Следы ведут в пески Аравии (второе издание)

На одну ступеньку ниже трона стоял везир Факих Ахмед. «Факих» означало не имя, а титул — «мудрец». Еще ниже выстроились советники, военные чины и шейхи. Европейцев подвели к трону. Нибур твердо помнил, что он должен поцеловать имаму правую руку, как с тыльной стороны, так и ладонь, и одежду на его коленях. Он поклонился. Наступила мертвая тишина. Но едва он прикоснулся к руке имама, как глашатай, стоявший где-то сзади, прокричал согласно ритуалу слова здравицы в честь имама: «Аллах милостивый, милосердный, сохрани великого имама на благо всех верующих и верных!» Такими же криками ему вторили все присутствующие. Нибур чуть не упал от неожиданности, но с целованием руки и одежды кое-как справился. «Вот так и в Германии студенты торжественно приветствуют какую-нибудь важную персону, только они кричат: „Hoch! Hoch!“», — пришло ему в голову.

Теперь он должен был произнести приветствие, которое долго заучивал. Но роскошь убранства, многолюдье, застывшая, словно мраморная, фигура имама, а тут еще этот немыслимый крик так подавили бедного географа, что он не мог рта раскрыть. Тогда Факих Ахмед что-то стал быстро говорить имаму, и Нибур с удивлением отметил, что он не понимает ни одного слова. Видимо, это был санский диалект. Поэтому пришлось объясняться через переводчика. Нибур сказал, что они воспользовались Красным морем как кратчайшим путем из Дании в Индию, забыл сообщить о научных целях экспедиции, но, к счастью, не преминул выразить восхищение справедливостью и порядком, которые царят на земле имама.

— Теперь же, о высокорожденный имам, — заключил Нибур, — мы, охваченные интересом ко всему тому, с чем встретились здесь, решили поближе познакомиться с нравами вашей страны, чтобы в дальнейшем восславить их у себя на родине. Да наградит вас всемогущий за вашу царственную любезность и щедрое гостеприимство!

— Добро пожаловать в пашу страну, великодушный чужестранец, — отвечал ему имам. — Вы располагаете здесь полной свободой и можете пребывать на этих землях столько, сколько позволят вам ваши дела и интересы, и до той поры, пока сердца ваши будут находить здесь удовольствие и радость. Да будет на то воля Аллаха!

Вся эта изысканная беседа заняла несколько минут. Затем столь же торжественно попрощались, глашатай снова прокричал что-то во славу имама, его здоровья и могущества, и европейцы покинули дворец.

— А я вообще не слышал ни единого слова, — признался Бауренфейнд на обратном пути. — Я смотрел по сторонам, стараясь запомнить все детали. Не мог же я перед самым носом имама вынуть лист бумаги и начать его рисовать. Тогда нас всех вытолкали бы в шею.

Нибур рассмеялся. Нервное напряжение наконец исчезло.

— Особенно если учесть, что ислам вообще запрещает изображать живые существа, — сказал он. — Недаром в одном из хадисов говорится: «Несчастье тому, кто будет изображать живое существо! В день Последнего суда лица, которые художник представил, сойдут с картин и придут к нему с требованием дать им душу. Тогда этот человек, не могущий дать своим созданиям душу, будет сожжен в вечном пламени».

— Значит, я уже обречен гореть в аду, — сказал Бауренфейнд. — Изображая местные наряды и головные уборы, я уже запечатлел немало человеческих лиц. Как вы думаете, Карстен, Аллах простит меня?

— Не печалься, о чужестранец! Аллах велик, и милосердие его безгранично, ибо потомки воздадут тебе должное за твой труд, — воздев руки к небу, произнес нараспев Нибур.

— А я думал, — сказал Крамер, — что вы, Карстен, опишете имаму все, что нам пришлось пережить в Мохе и Таизе. Как-никак это его владения.

— Я уверен, Георг, что все происшедшее там не должно служить обвинением парода в целом, — упрямо произнес Нибур.

— Вы чересчур снисходительны или просто упрямы, Карстен, — сказал Крамер.

— Нет, он просто боится обидеть туземцев, — заметил Бауренфейнд, — не так ли?

— Конечно, — признался Нибур. — Тут надо быть осторожным. Не следует критиковать то, что не нравится, по и не стоит завоевывать расположение арабов лестью. По-моему, они любят искренность и сами прекрасно знают собственные недостатки. Но, как и все остальные народы, они вовсе не желают, чтобы их высмеивали.

После аудиенции у имама путешественники посетили Факиха Ахмеда. Везир просил их захватить с собой диковинки: подзорные трубы, компас, карты, гравюры, книги. Все то, что для Нибура и его спутников было предметами повседневного быта, здесь вызывало удивление. Нибур не рискнул взять с собой лишь некоторые цепные астрономические приборы, опасаясь, что их захотят показать имаму и они могут пропасть.