Следы ведут в прошлое

– Вести, Роман Михайлович, не то что хорошие, а очень хорошие! Тебя в самом деле назначают войсковым атаманом Сосницкого уезда, а меня – твоим начальником штаба. Решение окончательное и обжалованию не подлежит! Ну, так как? Стоит такая новость хорошего магарыча? – спрашивает Сорочинский и сам же отвечает: – Конечно, стоит! Тем более что человек, принесший эту новость, чертовски устал с дороги.

Ветер успокаивается и веселеет, но виду не подает. Стараясь казаться степенным – как-никак без пяти минут уездный атаман, – наставительно произносит:

– За магарычом дело не станет – всему свое время. Ты сперва расскажи, где был, с кем повидался и все такое… Ты что, действительно попал в губповстанком?

– Мне здорово повезло: случайно встретил сразу двух руководителей губповстанкома. Один – Жук, мой старый знакомый. Когда-то, еще в семнадцатом, мы встречались с ним несколько раз в Бережанске. Теперь он важная шишка в комитете. Второй – Байда, начальник оперативного штаба губповстанкома. Его я видел впервые. Зато он хорошо знает и меня и тебя.

– Еще бы не знать! – небрежно роняет Ветер.

Кивнув на Голубя, Сорочинский продолжает:

– Все, о чем говорил Грицко, правда. Тебе действительно надо двадцать четвертого явиться с ним в Бережанск. Затевается что-то крупное…

– Что именно?

– Не сказали. Скажут тебе.

Ворочается «проснувшийся» Голубь. Он долго протирает глаза и потягивается. Увидя Сорочинского, пренебрежительно тянет:

– А-а-а… начштаба вернулся… Ну и как, на месте Бережанск?

– Ну и спишь же ты, парень! Никак привыкаешь понемногу к нашей жизни? – словно не расслышав издевки, переводит разговор на другое Сорочинский. – Гляди, и останешься у нас.

Голубь садится и, сплюнув на пол, пренебрежительно говорит:

– Ты, наверное, думаешь, что в Бережанске я только то и делаю, что сплю да развлекаюсь. Как бы не так! Я и тут времени зря не терял…

– Пока тебя не было, – объясняет Ветер, – Грицко успел побывать в Выселках и отправить кое-кого вслед за родителями в рай.

– Так это твоя работа? – приятно удивляется Сорочинский. – А я-то думаю, кто же это постарался? Я ведь повидал по дороге сюда кое-кого из Выселок. В селе переполох. Говорят: была комсомолка Оксана Гриценко и нет ее. Кто, когда, где, как – никто не знает. Как сквозь землю провалилась.

– Она не проваливалась сквозь землю, – небрежно произносит Голубь, – она лежит на дне колодца.

– Ты уж извини меня, Гриша, за эту мою затею с проверкой. Сам видишь… не можем мы без этого. Такое время чертово… Чекисты и милиция орудуют вовсю. Такие фокусы выкидывают, что будь здоров! Приходится держать ухо востро. Да и получил я уже за эту проверку хорошую взбучку от твоего начальства, Байды и Жука. Как взяли в оборот…

– Что они велели передать мне? – пропуская мимо ушей раскаяния Сорочинского, спрашивает Голубь.

– Сказали, чтобы двадцать четвертого ты и Роман Михайлович были в Бережанске.

– Отлично! – веселеет Голубь. – Значит, все идет по плану, как и было задумано.

– Еще бы! – вторит Голубю Сорочинский. – Там, как я посмотрел, руководят не дураки. Люди серьезные, скажу я тебе… с башкой.

– А ты как думал? – охотно соглашается Голубь.

25

Весь субботний день атаман Ветер и его ординарец Кострица провели на конспиративной квартире в старинном двухэтажном особняке на окраине Бережанска. Их привел туда, соблюдая множество предосторожностей, Голубь. Квартира – маленькая комнатка и еще меньшая кухонька – очень понравилась Ветру и Кострице. И прежде всего тем, что в ней имелась уборная и даже водопровод – не надо было выходить на улицу. На кухне для гостей был припасен небольшой, зато разнообразный запас продуктов: белый хлеб, булочки, колбаса, консервы и даже самый настоящий чай и сахар. Не было лишь самого, пожалуй, важного продукта – водки или, на худой конец, самогона. Как объяснил Голубь, никакого недосмотра тут не было. Просто его начальство не любит, когда люди, которых оно вызывает для деловых бесед, заявляются к ним под хмельком. Начальство придерживается правила: всему свое время.

Растолковав гостям, что к чему, Голубь оставляет их одних, а сам уходит на целый день по своим делам. Уходя, велит им запереться на щеколду, ни на чей стук не откликаться, окна не открывать и даже не подходить к ним. Затем он вешает на дверь внушительного вида замок и цепляет записку, извещающую, что квартира опечатана горисполкомом, и вход в нее кому бы то ни было строго запрещен.

Голубь возвращается только к вечеру. За это время его подопечные отдохнули, посвежели и заметно приободрились. Они не только всласть выспались и съели без остатка оставленные им харчи, но и успели почистить одежду, отмыться, побриться и теперь выглядят как новые копейки.

С наступлением сумерек, принесшим городу долгожданную прохладу, все трое – Голубь, Ветер и Кострица – покидают конспиративную квартиру и выходят на улицу.