Следы ведут в прошлое

Второй порыв ветра поднимает огромную тучу пыли и, мотая ее из стороны в сторону, несет вдоль дороги к Соснице. Над краем леса ослепительно сверкает ветвистая молния, и через несколько секунд раздается сухой трескучий грохот, словно кто-то со страшной силой обрушил тяжелый молот на огромный лист жести.

Разбуженный Камышев вскакивает на ноги и хватается за кобуру своего нагана.

3а первой молнией сверкает вторая, на этот раз ближе, чуть ли не над головами. И снова на землю рушится новая порция оглушительного грохота. Воздух наполняется запахом озона. Со стороны леса слышится странный, быстро приближающийся шум. Кажется, что по полю, непрерывно шурша и шелестя, катится невидимая волна. Она гонит перед собой запах свежей земли. Первые, редкие и тяжелые, капли дождя глухо стучат по высохшей земле, взбивая фонтанчики пыли.

– Тикайте! – ошалело орет шофер. С помощью Камышева он поспешно поднимает верх машины.

Онищенко, Сенченко и Галич со всех ног бегут к машине, за ними стремительно надвигается дождевая завеса. Там, где она проходит, земля и трава моментально темнеют. Едва беглецы оказываются в машине, как дождь начинает шумно лопотать по ее брезентовому верху, гулко барабанить по капоту. По ветровому стеклу ручьем течет вода.

Становится темно, будто наступил вечер. И только вспышки молний, полосующие во всех направлениях небо, то и дело наполняют машину резким мигающим светом. Вслед за каждой такой вспышкой небо над машиной крошится, ломается, рушится.

Через полчаса дождь прекращается. Прекращается так же внезапно, как и начался. Туча, не переставая поливать землю живительной влагой, полыхать молниями и беспрерывно грохотать, медленно уползает на восток. Из-за тучи появляется солнце. Чистое и яркое, словно и его вместе с землей отмывал эти полчаса дождь.

Преображается и природа вокруг: играет всеми оттенками изумруда избавившаяся от пыли зелень, распрямляются начавшие уже скручиваться в трубочки листья, повисшие на их кончиках капли воды кажутся под солнечными лучами маленькими искрящимися самоцветами, появившиеся на дороге лужицы слепят глаза солнечными зайчиками, воздух чист и прозрачен. Дышать таким воздухом одно удовольствие.

– Зна-атный дождик! – радуется Онищенко, открыв дверцу автомобиля и высунув наружу голову. – Воздух-то, чувствуете, какой? Аж дышать стало легче.

– Кто-кто, а крестьяне теперь действительно легче вздохнут, – поддакивает Галич.

Луцк, 1991 г.

Часть вторая Следы ведут в прошлое

1

В «уазике» следователя прокуратуры Александра Сергеевича Улицкого поджидают: старший инспектор уголовного розыска капитан Галич, эксперт-криминалист старший лейтенант Ковтун, судмедэксперт Столяр и водитель, сержант Петрович. Улицкий здоровается со всеми за руку, Петрович нажимает на стартер, и машина срывается с места.

– Что известно об убийстве? – спрашивает Улицкий Галича.

– Ничего существенного. Телемастер, который пришел по вызову, застал хозяина квартиры мертвым. Дверь – настежь. По комнате раскиданы вещи. Наверное, убийство с целью ограбления…

Минут через десять «уазик» резко тормозит у двухэтажного дома с оббитыми углами и потрескавшейся штукатуркой. Все, кроме Петровича, выходят из машины. После короткого разговора с толпой зевак Улицкий приглашает двух понятых – хилого носатого юношу с копной рыжих волос на голове и пожилого коренастого мужчину в вышитой украинской сорочке.

– Как вы узнали об этом происшествии? – остановившись перед милиционером, спрашивает следователь.

– Мне рассказал об этом Дубольский, телемастер, – вытянувшись по стойке «смирно», бойко отвечает милиционер, шустрый молодой человек, по всей видимости, не так давно демобилизованный из армии. – Я встретил его возле телефона-автомата. Он звонил в милицию, а, увидев меня, подозвал. Я взял его с собой и поспешил сюда, чтобы поддержать порядок.

– Где он сейчас?

– Сидит на кухне, – говорит милиционер и едва заметно усмехается. Из этого можно сделать вывод, что на свое временное затворничество Дубольский согласился не по своей воле.

2

Небольшая площадка первого этажа – полутемная и грязная. С двумя дверьми. На одной из них, правой, обитой коричневым запыленным дермантином, висит вверху овальная эмалированная табличка с номером «2». Улицкий толкает дверь.

Прихожая настолько мала, что в ней и двоим трудно разминуться. А тут, эва народу… Поэтому заходит один следователь. Слева – дверь в кухню. Там, у окна, на табуретке сидит остроносый мужчина средних лет в яркой клетчатой рубахе навыпуск и белой нейлоновой шляпе. Глаза – маленькие, колючие.

– Товарищ Дубольский? – спрашивает Улицкий.

– Он самый… – бурчит тот в ответ и приподнимается с явным намерением сказать что-нибудь очень сердитое, но его опережает следователь:

– Приношу вам мои извинения, товарищ Дубольский, и прошу посидеть здесь еще минуты три. Мне крайне необходимо поговорить с вами.

Комната, куда следователь после этого входит, не больше двенадцати квадратных метров. Обстановка – крайне убогая. Чтобы не наследить, Улицкий осматривает помещение с порога…