– Не знаю, – качает головой Марьяна Романовна. – Он сказал, что вы должны помнить тот случай.
И Галич вспоминает. Так вот оно в чем дело! Выходит, тот наезд зеленых «жигулей» не был простой случайностью, а предупреждением…
Галич задумывается, но не надолго. Пятнадцать тысяч – деньги, конечно, немалые. Но если бы ему пообещали вдвое больше, то и тогда он не пошел бы на сделку с убийцей и своей совестью.
– Я помню тот случай с «жигулями», – кивает он головой.
– Какие страшные люди… – шепчет Соломко, и ее глаза делаются круглыми. – Вы не боитесь?
– Нет! – с преувеличенной беспечностью говорит Галич. – Не так страшен черт, как его малюют.
– Теперь такие люди… На все способны…
– Вы преувеличиваете, Марьяна Романовна.
– Я тоже хотела бы так думать, – говорит Соломко – голос у нее грудной, приятного тембра, волнующий, – и спрашивает: – Так что ему передать? Он позвонит завтра.
– Передайте ему, – веско произносит капитан, – что ни на какой сговор с преступниками я не пойду.
– Так и сказать? – переспрашивает Соломко.
– Только так и не иначе! – еще решительнее заявляет Галич.
– Я так и передам ему! – заметно повеселевшим голосом говорит Марьяна Романовна. Похоже, она сомневалась в капитане.
– Значит, договорились, – ставит точку на этом разговоре Галич. – И раз уж мы оказались в этом заведении… да еще за таким столом… Словом, я думаю, что нам следует воспользоваться случаем и, как принято говорить, культурно провести время. Как вы смотрите на такое предложение? – Галич старается казаться беспечным и галантным, но это ему плохо удается: мешает неизвестно откуда появившаяся скованность.
– Не знаю… – тихо отвечает Соломко. – Может, не надо?
Однако, глядя на ее зардевшееся лицо, нетрудно догадаться, что ей очень хочется посидеть в этом уютном зале, посмотреть на людей, да и себя показать. По-видимому, рестораны она посещает крайне редко, если вообще посещает: постоянные завсегдатаи чувствуют себя в них намного раскованнее. Придя к такому несложному умозаключению, Галич решительно говорит:
– А я думаю: надо! Тем более, что я вижу здесь хороших своих друзей. И если вы позволите, я приглашу их за наш стол, и мы сообща все это уничтожим.
Соломко молча пожимает плечами, и капитан подзывает Сванадзе.
– Тревога ложная, – говорит он на ухо лейтенанту. – Отпускай Роюка гулять, а сами перебирайтесь к нам. Не пропадать же добру.
Не проходит и пяти минут, как Галич знакомит Марьяну Романовну со своими приятелями. Сванадзе открывает «Шампанское», искристый напиток пенится в фужерах.
– А кто тост будет произносить? – спрашивает Алла.
– Конечно, Тимур Ревазович! – говорит Галич.
Сванадзе охотно встает и с шутливо преувеличенным пафосом говорит:
– Выпьем за сидящих за этим столом женщин: красивых, добрых и умных! Пусть остаются они такими всегда на радость нам, мужчинам.
– Так мало? – надувает губки Алла.
– Зато от души! – успокаивает ее муж.
Все смеются, чокаются, тонко звенят фужеры.
Через час, когда стол пустеет, Галич подзывает официанта.
– Посчитайте, пожалуйста!
– За стол уплачено вперед, – говорит официант.
– И все-таки посчитайте и возьмите деньги, – с нажимом повторяет капитан.
– А что прикажете с теми деньгами делать? – недоумевает официант.
– Придет тот, кто заказывал, с ним и разберетесь. Кстати, кто делал заказ?
– Не знаю… Какой-то мужчина… моих лет. И моего роста. И усики у него похожи на мои. Был в темных очках…
– Узнать смогли бы?
– Думаю, узнал бы.
Пока Галич рассчитывается с официантом, в зале начинает играть оркестр – гремит бравурный приветственный марш. Алла кладет на плечо мужа руку и мечтательно говорит:
– Потанцевать бы немножко! Вспомнить молодость…
– Ваше желание, мадам – закон! Когда-то еще придется попасть в ресторан… А вы, Марьяна Романовна?
– Я бы с удовольствием, да… дочка ждет меня дома, – отзывается с плохо скрытой грустью Соломко. – Я оставила ее у соседей.
Выйдя из ресторана, Галич и Марьяна Романовна не расходятся, хотя живут в разных концах города, а идут вместе. И получилось это как-то само собой, без обязательных в таких случаях слов, будто они сговорились об этом заранее.
На город опускаются вечерние сумерки. Улицы заполняются шумной молодежью. Слышатся веселые голоса и задорный смех. Галич и Марьяна Романовна идут молча, лишь изредка обмениваясь короткими, ничего не значащими фразами. Отчего бы это, думает Галич, в ресторане он находил, о чем говорить, но стоило остаться наедине, как все, что приходит на ум, кажется банальным и никчемным.
У небольшого трехэтажного дома они останавливаются, и Соломко, поколебавшись, нерешительно говорит:
– Может, зайдете? Я вас чаем угощу.
– А что? И зайду! – неожиданно для самого себя смелеет Галич.