Слепая бабочка

– А… – сказала, что-то для себя осознав, Арлетта, – да… Это хорошо бы… Только я не могу.

– Брезгуешь? – поинтересовался Аспид.

– Нет, добрый господин, что вы. Но… тут такое дело. Я высоты боюсь. Я же раньше на канате плясала. Во-от… А летом канат порвался. Спина до сих пор болит. С тех пор на высоте работать совсем не могу. По мосту иду – и то зажмуриваюсь.

– Вот как?

– Сильно боюсь. Блевать начинаю, в обморок падаю, будто благородная. Из труппы меня выгнали, теперь в одиночку промышляю, а у меня семья.

– Бре-езгуешь. Чистенькая больно. Мараться не хочешь, – сквозь зубы процедил Аспид.

– Нет-нет, добрый господин. Куда уж нам, фиглярам, чистенькими-то оставаться. Не могу я на высоте работать. Хоть режьте, хоть с кашей ешьте.

– Это правда, – решился подать голос Эжен, хорошо помнивший, как вернувшаяся с крыши Арлетта корчилась, хватаясь за стену.

– А ты? – белёсый прохладный взгляд обратился на него, – ты можешь?

– Нет, – вздохнула Арлетта, – не учили его. Таланту к нашему делу нет. Нескладный очень. На ровном месте запинается.

– Аспид, проверь.

Аспид потянулся до скрипа в суставах, набросил на плечи щегольскую офицерскую куртку, вздул масляный фонарь с железной заслонкой, лениво качнул головой.

– Идём, шпильманы, чтоб вас подняло и прихлопнуло.

В углу за печкой оказалась ещё одна дверь, на этот раз самая обычная, за ней тёмный подвал, до потолка заваленный какими-то тюками, в конце подвала узкий лаз, за ним холодный, как ледник, извилистый проход между кирпичными стенами, над которыми виднелось самое обыкновенное зимнее небо. Эжен подумал, что хорошо бы сбежать, но сзади, как приклеенный, шёл Малёк. Куча битого кирпича, ещё один сводчатый подвал и, наконец, свежий ветер с реки и яркий уличный свет. Впрочем, на улицу они так и не вышли, а оказались на краю чего-то большого и вконец разрушенного. Четырёхэтажное здание с длинными рядами арочных окон изнутри выгорело полностью. Исчезли все перекрытия, от крыши до глубоких, многоярусных подвалов. Остались лишь внутренние и наружные каменные стены, разделённые кое-где обвалившимися арками. Эжен подумал, что из Нор они уже вышли в порт и попали на склад какого-то богатого торгового дома. Четыре ряда арок наверху, прямоугольник пустого неба над ними и по высоте столько же вниз, к кучам битой черепицы и кирпичей, горелых брёвен и чёрных, склизко блестящих луж. Под ногами – остатки мозаичного пола, этакий широкий карниз, наверное бывшая прихожая соседнего дома.

– Во, – сказал Аспид, с удовлетворением озираясь, – годится. Слышь, цыпа, гляди сюда. Вон туда дойдёшь ну и назад вернёшься.

– Куда?! – не сдержавшись, ахнул Эжен.

– Нет, – слабым голосом пробормотала Арлетта, – что вы, добрый господин, я не могу.

Эжен видел, что даже стоять здесь, на ровном, сравнительно широком куске пола, ей трудно.

– Давай, не ломайся, – прикрикнул Аспид, – у меня других дел полно. Это ж не канат, в два раза шире и не качается.

Да уж, не канат. Кусок внутренней стены длиной саженей семь-восемь, шириной в один кирпич, с уходящим вниз рядом дверных проёмов посредине. Начинается там, где они стоят, кончается… Да, собственно, нигде не кончается. Всё остальное уже обвалилось.

Арлетта взглянула вниз и сейчас же скрючилась на краю, цепляясь руками за что попало.

– Отпустите нас… не могу я туда… упаду сразу…

– Хм. Наглая, да ещё и упёртая.

Аспид неспешно развернулся и вдруг оказался за спиной у Эжена, небрежно накинул ему на шею блестящий, как змеиная шкурка, чёрный шнурок. Скользкая гадость коснулась кожи, Эжен дёрнулся, взмахнул руками. Воздух исчез. Дышать нельзя – больно. Не дышать нельзя – в глазах темнеет и… Он вдохнул, захлёбываясь, и сквозь чёрный туман услышал голос Аспида.

– Кончай комедию ломать. А то я тебе жизнь облегчу. Раз-два, и кормить будет некого.

– Ы-ы-ы, – сказал Эжен. Хотел крикнуть: «Не надо», а подумал: «Ну что ей стоит». Он верил, что Аспид убьёт. Легко и просто, как тот соглядатай в Больших Костоломах. Для него это дело обычное, как высморкаться или стакан воды выпить.

Когда он проморгался, Арлетта, босая, без полушубка, в подоткнутом сарафане стояла у начала стены. Раскинула руки, качнулась вперёд, точно собиралась просто кинуться вниз, но высоким хриплым голосом громко сказала: «Allez!» – и поставила ногу на первый кирпич. Лица её он не видел. Только напряжённую прямую спину и тонкие ноги, которые переступали над бездной, порхали, почти не касаясь закопчённых, пористых, острых обломков. Кирпичи крошились, шатались, иногда падали, и тогда снизу доносился чавкающий плеск.

– Холера! – высказался Малёк.

– Годится, – довольно хмыкнул Аспид. Отпущенный Эжен осел на битый камень и некоторое время просто дышал. Тихо и осторожно, потому что вдохнуть поглубже было больно.

Арлетта дошла до конца стены, развернулась, изящно взмахнув руками, и длинным танцующим шагом двинулась обратно.

Глаза канатной плясуньи были плотно закрыты.

– Это чё, фокус такой? – поинтересовался Аспид, – ушами видит, руками слышит?