Слепая бабочка

– Ну-ну, не упирайся, – пробасили над ухом, обдав Арлетту чесночно-редечным духом такой силы, что она едва не сомлела.

– Бенедикт!

– У меня не поупирается, – рявкнул другой голос, похоже женский. Лапу в солдатской перчатке сменили крепкие толстые пальцы. Чавкнула, закрываясь, дверь. Пахнуло застоявшимся холодом и давно не чищенным отхожим местом.

Арлетта послушно пошла, хотя ног под собой не чуяла. Затем чуть-чуть успокоилась, принялась считать шаги. Так, по привычке, на всякий случай.

– Ну и чё мне с тобой делать? – вопрос грянул над ухом так, что ноги опять ослабели.

– Не знаю, – вяло отозвалась Арлетта. Попыталась прислониться к стене и тут же отпрянула. Камень был холодным и липким.

– Так вот и я не знаю, – тяжело вздохнула тётка, которая, судя по одышке и глухому голосу, обладала весьма пышными телесами.

– Наверное, кормить, одевать и учить ремеслу?

Жалобней, жалобней. Со слезой. И голосок пусть дрожит. Кто её знает, эту дуру толстую. Вдруг решит, что злосчастную девицу прислали для порки.

– Ишь чего захотела, – хмыкнула тётка, – ладно, пошли, поглядим.

Арлетту снова потащили вперёд. На поясе у тётки что-то противно звякало. Коридор тянулся и тянулся. Узкий коридор. Локтем канатная плясунья то и дело больно стукалась о стенку.

– Это что, тюрьма? – не выдержала она.

– Угу, – согласилась тётка.

Арлетта приостановилась и попыталась спастись в последний раз.

– За что?! Я же ничего не сделала!

– Да кому какое дело, сделала или нет! Ты тут ваще ни при чём!

– А кто при чём?

– Королевишну нашу прекрасную, вишь, жареный петух клюнул. Вынь да положь ей приют для бедных сирот. Сирот-то у нас как блох на собаке, а вот ни денег, ни тёсу, ни камню… ничего для капризов её высочества не заготовили. Во. Отвели пока кусок тюрьмы, эти, Вшивые казармы. Наловили уличных огольцов. Нешто тебя в мужскую тюрьму к ним сунуть?

– Нет, благодарю вас, не надо, – быстро сказала Арлетта и даже маленький книксен сделала для убедительности.

– А для девок ничего не заведено. Одна ты тут такая вся из себя прекрасная.

– Опустите, – ласково предложила Арлетта, – вам хлопот меньше, а она и не вспомнит.

– А если вспомнит? – не согласилась тётка, – вспомнит и представить потребует? Нет уж, место я терять не хочу. Так что выбирай, куда тебя. Вот тута у меня бродяжки-побирушки. Тут одна, мужа своего по пьяному делу зарезала. Убийца, значит. Эта вовсе какая-то тронутая. Бесится, на людей кидается, а с чего, никто не знает. Тута воровки. Хочешь к ним? Они поспокойнее будут.

– Я не воровка!

Тише, тише, хладнокровней. Не орать. Не спорить.

– Да знаю я, кто ты, – не обиделась на резкость надсмотрщица. – Видала, как на верёвке скачешь. И не совестно, в таком-то наряде. Юбка едва колени прикрывает. Всё как есть видать.

– Я же в трико. А в длинном скакать неудобно.

– Тоже верно. Внучок мой очень на тебя радовался. На тебя и на собаку вашу учёную. Вот что, сведу-ка я тебя в карцер.

– За что?!

– Да ты не бойся. Это зимой там смерть лютая. А летом в жару очень даже хорошо. Воздух лёгкий. Через пару дней небось решится, куда тебя. По мне, лучше уж поломойкой, чем так, как ты, заголяясь, по верёвке скакать. По крайности, шею не сломаешь.

С этими словами она впихнула Арлетту в какую-то дверь, и засов снаружи наложила, а потом ещё долго звенела ключами.

Карцер. Карцер в Кумполе. Живыми из таких мест не выходят.

– Эй, есть тут кто? – тихонько позвала Арлетта, прижавшись спиной к двери. Если убийцы и воровки просто так сидят, то кого же в карцере держат?

Никто не отозвался. Послушала ещё. Никто не возился, не шуршал, не дышал, и вообще человеком не пахло. Пахло пылью, старыми стенами и немного тополиным листом. Должно быть, тянуло с улицы. Значит, окошко есть. Арлетта потихоньку пошла вдоль стенки, считая шаги до угла. Пять шагов. Что-то царапнуло руку. Шершавое от ржавчины кольцо. Торчит из стены. Зачем оно тут торчит, лучше не думать. Шесть, семь. Ещё одно кольцо. Восемь, девять, десять… Угла всё не было. Вместо этого на десятом шаге под рукой оказались прутья решётки. Выходили прямо из пола и, должно быть, упирались в потолок. Из-за прутьев тянуло сквознячком. Наверное, это и есть окно. Арлетта пошла дальше и через десять шагов снова нащупала дверь. Комната оказалась круглой и маленькой. Никаких прикованных скелетов, костей и прочего. Холодный пол и более ничего.