Слепая ярость

Склоняясь поближе к губам старика — уж очень горланили зрители, — Ник уяснил следующее. Суть игры в том, что один человек с завязанными глазами вооружается длинным тесаком, а другой начинает вращать привязанную на веревке тыкву. И водящий должен — по звуку ли, по догадке — рассечь ее тесаком.

— Не хочешь попробовать? — спросил Фу Чанг, и Ник явственно ощутил его ласковую ободряющую улыбку.

— Почему бы и нет? — ответил Ник. — Мне ведь и глаза завязывать не надо, очень удобно.

Старик перевел его ответ окружающим. Послышались возбужденные вопли.

Нику вложили в руки рукоять тесака. Он попробовал на ощупь длину оружия: лезвие ярда на полтора и очень острое. Все замерли. И Ник вновь услышал посвистывание раскручиваемой тыквы. Поторопившись, он рубанул наугад — и услышал разочарованный вздох толпы. Ладно, не надо спешить. Ник вновь встал на изготовку. Опять этот тихий свист, то приближающийся, то удаляющийся… Удар — и опять промах. Среди зрителей послышались смешки. Черт подери, но ведь такой фокус у них проделывают даже зрячие — нельзя же ударить в грязь лицом… И снова — легкий свист рассекаемого воздуха. И тут Ник понял свою ошибку: нужно бить с маленьким упреждением и чуть выше… Он сделал выпад тесаком в пространство — и еще до хрусткого удара понял, что его оружие попадает в цель.

Под ликующие крики зрителей он передал кому-то тесак и почувствовал на своем плече легкую сухонькую руку Фу Чанга.

— Очень хорошо, — одобрительно сказал старик. — Будем еще.

И теперь часть дневного времени Ника была посвящена упорным тренировкам. Для себя он называл это фехтованием, а на самом деле то было какой-то разновидностью восточных единоборств, названия которой Ник так и не усвоил. Зато усвоил другое: умение безупречно управляться с длинным стальным жалом в схватке сразу с несколькими противниками. Как ни странно, его недуг оказался здесь даже полезен: Ник реагировал гораздо быстрее, чем зрячий, улавливая смену дыхания соперника, амплитуду его замаха, — и даже запах пота помогал ориентироваться в ситуации. Через пару-тройку месяцев Ник стал бесспорным чемпионом деревни — и это только прибавило ему доброго отношения со стороны туземцев. И особенно гордилась его успехами Ли Тхау…

Постепенно Ник Паркер уже почти и позабыл родную Флориду, друзей детства и юности, ему начинало казаться, будто бы он всю жизнь прожил в этой маленькой вьетнамской деревушке, а все, что находится за ее пределами, — просто сон, отрывочный и неясный. Так бы весь век и прожил здесь, под сенью джунглей, которые уже отнюдь не страшили его, — а потом Ли Тхау родит ребеночка: нужно будет его воспитывать, учить…

Но все оборвалось внезапно, в один день. Просто подошел Фу Чанг и спокойно сказал:

— Все, завтра тебе уходить.

— Куда? — не понял сразу Ник.

— Домой. Америка.

И ушел куда-то в темноту, сразу ставшую чужой, опасной, каверзной…

Ночью Ник лежал без сна. Вот и все, вот и конец приключению. Вот и не будет больше рядом старого Фу Чанга и нежной Ли Тхау, к которым он так привязался за это время. А тот мир, который ожидает его впереди, — каким он окажется теперь, прежде такой простой и понятный? Какая жалкая участь ждет там его, слепца!

«Хотя бы маму увижу», — подумал Ник и тут же горько усмехнулся такой невольной обмолвке: никогда и ничего он больше не увидит.

И тут его охватила такая острая жалость к себе, что слезы неудержимо подкатили к глазам. Он всхлипнул, словно обиженный ребенок, — и тут же услышал ответным всхлип, тоненький, нежный. Ли Тхау — она так тихо зашла в хижину, что он даже и не услышал, занятый своими печальными мыслями.

— Ли Тхау, — тихо шепнул Ник, стараясь задушить в груди непрошеное рыдание.

— Ньик…

Ее узкая ладошка легла на его щеку, мокрую от слез. Она что-то бормотала сочувственно, словно бы утешая сына, которому предстоит дальняя и опасная дорога — и которому она не может помочь ничем, кроме своей любви.

— Я так не хочу уезжать от тебя, Ли Тхау, — сказал Ник. — Ты подарила мне столько счастья…

И, говоря так, он уверен был, что девушка понимает его.

Ник погладил лицо Ли Тхау — и ощутил, что щеки се тоже влажны.

— Не плачь, моя хорошая, не плачь, добрая моя девочка, — приговаривал он.

И тут, уже не сдерживаясь, она уткнулась лицом ему в грудь — и отчаянно заплакала в голос.

— Не плачь, — твердил он, — не плачь…

И сам захлебнулся слезами.

«Боже мой, — думал Ник, — до чего же бездарно устроена жизнь, если ты, встретив любимую женщину на краю света, должен вдруг расставаться с нею без всякой надежды на то, чтобы увидеться вновь. До чего же это глупо и несправедливо…»

В эти минуты он и действительно ощущал Ли Тхау именно как любимую женщину — родную, единственную. И был, вероятно, недалек от истины…

Ник стискивал в объятиях горячее тело Ли Тхау — и почувствовал, что его мужская сила постепенно начинает давать о себе знать. Кажется, и Ли Тхау почувствовала происходящее с его организмом: дыхание ее стало более учащенным, она плотнее прижалась к Нику. А он принялся обнажать желанную плоть девушки, чтобы утолить ею свою печаль.