Платон отправил японку в гараж, до города нас подбросили. И вот мы здесь. В потрясающем месте, но без настроения.
Информацию слили в сеть практически мгновенно. В местной ленте запестрили заголовки: «Известные гонщики братья Смолины устроили заезд и подрались из-за девушки». Мое имя не фигурировало. Какое счастье, что мне хватило ума никому не рассказывать о брате-депутате, иначе новости могли быть интереснее.
Мама Платона начала наяривать минуты через две, когда он вытирал разбитую губу салфеткой. Сам же Платон будто, напротив, повеселел. Именно его самодовольная физиономия и привела меня в бешенство.
— Я не расстроился, потому что у меня есть ты вне зависимости от того, выиграю я или проиграю, — говорит он натянуто. — А с чувством вины я как-нибудь справлюсь.
— Правда? — спрашиваю с осторожностью. — Ты проиграл и не злишься, потому что у тебя есть я?
— С какой, блин, стати мне злиться? Нужно тренироваться больше. Накосячил, разбил малыша-Акуленыша, буду чинить. Ну все, иди сюда. — Платон повторяет сквозь зубы: — Иди, твою мать.
Пытается в романтику снова.
Подходит сам, и я неуверенно ступаю в его объятия, льну к груди. Поворачиваюсь и наконец любуюсь видом.
— Головой нормально припечатался?
— Припечатался, — покорно соглашается он с легкой улыбкой. — В ушах минут пять как звенеть перестало.
Ба-бах был громким.
Некоторое время молчим, стоя перед этими сумасшедшими окнами. Перед всем городом будто. Уязвимые, влюбленные. Я осмысливаю тот факт, что мы гасим конфликт сами. Так слова подбираем, чтобы мириться, а не прощаться.
— Я не дрифтер, — признается Платон. — Это не мой спорт, я люблю ралли. Но что на ралли, что в жизни штурман не помешает. Давай ты продолжишь мне помогать? Я хочу с тобой большего. Эля. — Он обнимает крепче. — За три часа ничего не изменилось. Ты ведь помнишь, что мы сделали на капоте?
Губы пересыхают. Он сам говорит об этом. Я так его люблю, что больно становится. Зачем же так искренне и приятно? Потом ведь ежеминутно об этом разговоре вспоминать буду.
— Я не знаю, штурман из меня так себе, наверное. Я вспыльчивая. Надменная. Жестокая.
— Мы можем потренироваться. Новичка никто на сложную трассу не кинет.
Улыбаюсь.
— Я такая и есть, пойми. Очень долго, лет до двадцати, я сторонилась парней, при этом рьяно ждала от них подвигов. Ну знаешь там, чтобы приехали ко мне домой, отбили у брата и всей семьи! — Посмеиваюсь сама над собой. — Брат говорил, что все парни вокруг недостойные, надо ждать. Ждать, ждать, ждать того самого. Получить образование, стать умной, особенной. А потом женился на восемнадцатилетней модели без школьного аттестата.
— Да ладно?
— Ага. Я ужасно злилась, безумно его ревновала. Она была младше меня, и он... один из самых лучших людей не свете, буквально образец для подражания, просто растоптал меня этим своим выбором. Я ощутила себя никчемной, уязвимой. И одинокой. Любви захотелось так сильно, что я ее себе, наверное, придумала. Дважды. Первый парень разбил мне сердце, и с тех пор я такая дурная.
— Это тот, который на всех фотках похож на мопса?
— Что? — Оборачиваюсь, нахмурившись.
Платон наигранно сводит брови вместе и дует губы.
И тут до меня доходит.
— Ты изображаешь Тимура, что ли? — Сама лихорадочно вспоминаю, сравниваю. Закрываю рот ладонью и... взрываюсь смехом! — Боже, и правда похож! Я никогда раньше об этом не думала! Он всегда так позирует!
Платон усмехается:
— Ну. Селекция — страшная вещь: иногда получаются странные экземпляры. Мопсы, допустим, лапули, но, пожалуй, такое уж большое значение им придавать не стоит. И ты не виновата. В вас, девчонках, генетически заложено реагировать на несчастных и бесполезных.
Хохочу! Это так неправильно — обсуждать бывших, но так смешно.
— Боже, мне разбил сердце мопс! Как глупо, наверное. А ты откуда, кстати, его знаешь?
— Погуглил. Что смотришь? Мне нужно было проанализировать твою жизнь до и как-то подготовиться к завоеванию.
Моя улыбка становится скромной. Взволнованной. Отхожу к окну, застеснявшись.
— А второй? — спрашивает Платон.
— Второй мне не понравился.
— Эй. Там нормально все было? — Он делает пару шагов в мою сторону. — Не бойся, скажи. Видишь, я сегодня заряжен на защиту.
Шутит, но сам при этом становится серьезным, хмурится. Ждет ответа. Порыв искренний. А у меня сердце до боли сжимается.
Платон такой, какой есть, — для него важно, чтобы я была в порядке. Не имеет значения, кто меня обижает — его родной брат или какой-то левый мужик в прошлом. Ему это не безразлично.
— Нормально. Не понравился, бывает. Я сама все закончила. Он... переживал.
Саша ухаживал долго и красиво. Он вообще симпатичный, состоявшийся мужчина с кучей регалий. Моя семья была бы от него в восторге, но увы, наш роман прекратился почти сразу, как я дала зеленый свет.