«Служебный роман», — подчеркнет кто-то, осудит. Может, это и плохо, но когда постоянно работаешь, с утра до ночи, когда жизнь крутится вокруг карьеры, а принцы сами собой с неба не падают (чтобы с ними познакомиться, нужно прилагать какие-то немыслимые усилия)… Когда от одиночества выть хочется и в командировке шикарный, умнейший босс дарит в очередной раз цветы, а потом приглашает на ужин... в конце концов просто берешь и соглашаешься. Чтобы посмотреть красными, воспаленными глазами на что-то кроме монитора.
Когда дело дошло до близости — было максимально скромно даже для суперскромной пьяненькой цыганочки.
Я вдруг думаю о Егоре. И о том, что любовь не то чувство, где уместны компромиссы. Пялюсь на Платона ошарашенно. И так сильно он мне нравится, без всяких «но», что остается просто молчать. Разглядывать его.
На мопса он не похож совсем. Хотя его брови тоже вечно нахмурены. Поэтому казалось, что он копия моего бывшего?
Платон коротко кивает, приняв ответ. О подробностях не спрашивает. Я делиться не спешу, ведь сама не хочу знать о его бывших. Почему-то ощущение такое, что мы оба все с начала начинаем.
— Да и хер с ними, — отмахивается он. — Я был влюблен сотню раз, а теперь смотрю на тебя, и в груди так горит, что кажется: ни разу. Пойдем поужинаем? Тут ресторан этажом ниже. Выпьем, остынем. Я бы что-нибудь съел.
— В выходной? Наверняка все забито, Платош.
— Вообще-то я бронировал.
— С депозитом?
Он коротко кивает:
— Конечно. Идем?
Моргаю недоуменно.
Он сделал это для меня. Выбить стол и номер под крышей в выходной — практически нереально. Дарина много говорила про этот ресторан-клуб.
Я уже не помню, какое значение в шестнадцать лет вкладывала в слово подвиг, но сейчас понимаю: сам бы Платон сюда в жизни не поперся. У него слишком много дел для этого.
— Это ты ради меня, да?
— Да нет, просто всегда хотел здесь побывать.
Почему-то очень легко представить моего бывшего в рестике в субботу вечером. Одного, если бы я не смогла приехать, например. Пилящего сторис.
Платона — ни фига. И мне это невероятно нравится.
— Ты бы чинил Сильвию в яме, — произношу обличительно.
— Ну или так, — пожимает он плечами. — Под настроение.
— И пах тосолом. — Играю бровями.
Он с сомнением прищуривается, становясь невероятно сексуальным.
— Ты так говоришь, будто считаешь, что это хорошо. В чем подвох, женщина?
— Очень хорошо, — выдыхаю я. — Помнишь?..
Платон опускает глаза на секунду. Сердце ускоряется.
Он облизывает губы.
— Иди сюда, твою, блин, мать, — выдает снова мимо романтики. — Сама не догадается. — Тянет ко мне свои ручища.
А заполучив, прижимает к груди и целует. Развязывает поясок платья. То падает к ногам, оставляя меня в чулках и лифе. Стринги пришлось выбросить из-за нашего со Смолиным порочного секрета на двоих. Они пропитались понятно чем.
Когда я думаю о том, что снова хочу почувствовать его в себе, Платон разворачивает меня к окну. Впечатываюсь ладонями.
— Здесь до слез красиво! — выпаливаю.
— Ага, — раздается сзади.
Через вдох становится все равно.
Все равно на город, огни и весь мир. Нас снова сносит любовью.
Глава 41
Платон
Мы напиваемся в хлам.
— Что нам бог сегодня посла-ал? — весело кричит мой румяный штурман. Стопку поднимает повыше.
Ржач дикий, как в последний раз в жизни. Бармен угорает тоже.
Пиздец она прикольная.
Штурман Элина пьяно качает головой. Далеко сегодня не уедем, но мы и не собираемся. Наклоняюсь, и она орет в ухо:
— Бог послал нам текилу! Ура-а! Платон, ура-а!
Хохот громкий. Во все горло. Хлопок ладони по столу — от эмоций, кайфа.
Горечь на языке, потом в горле. Тепло по пищеводу. Хорошо.
Удары стопок о барную стойку. Поцелуй сразу, вместо закуски. Глубокий, влажный. Я поглощаю ее, целую как перед концом света, дышу, впитываю.
Иди сюда. Обхватываю затылок, стягиваю волосы.
Смеется. Глаза колдовские то и дело сверкают, ловлю взгляд постоянно.
Под хиты Скриптонита закидываемся. Шот, второй, третий.
Небо падает, софиты слепят.
Эля поднимает руки, спрыгивает с барного стула и кружится. Оглядываю с ног до головы. Снова и снова — голодно, быстро. Облизываю взглядом, хочу. В штанах тесно, будто не трахались только что.
Я качаю головой, усмехаюсь и прошу бармена повторить.
Элина двигается по-особенному плавно, движения вроде бы простые, но в каждом есть что-то зовущее. Жгуче-сексуальное, темное. Цыганские корни? Магия? Пялюсь на нее и от самого себя офигеваю — как, блядь, я мог сразу не разглядеть, какая она чувственная? Это же очевидно.
Шоры на глазах были?
Смотрю на нее, и все вокруг перестает существовать. Слепит. Я хочу ее наживую без остановки, еще и еще. Дурею от возбуждения. Захлебываюсь похотью, жаждой. От осознания, насколько Эля обалденная, топит острой ревностью.
Штурман манит к себе.