– Мне было десять, ― прохрипел, смотря в ночную водную гладь, ― родители оставили нас одних всего на пару часов. Я должен был покормить Лори, а затем уложить её спать. ― стиснул пальцы, пытаясь унять разрастающуюся дрожь. ― Я покормил, а затем… она попросилась на качели. Всего на пять минут. Я не смог ей отказать. ― сглотнул, представляя её маленькое личико и забавные золотые кудряшки; а затем продолжил. ― Мы вышли во двор. Я усадил её на качели. И начал раскачивать. Лори смеялась. Просила быстрее, выше. И я раскачивал… ― осекся, ощущая, как от воспоминаний к горлу подкатывает ком ― давит, душит, уничтожает. ― Раскачивал, раскачивал и раскачивал… пока не услышал её крик. Он до сих пор у меня в ушах стоит. Восемнадцать лет прошло, а я каждый день слышу… и вижу… её… на земле… ― поджал губы и сильнее стиснул пальцы, но слезы всё равно обожгли. ― Я ведь только потом понял, что она ремень не пристегнула. Что Я
… его не пристегнул. Не проходит ни одного гребаного дня, чтобы я себя не винил. Ни одного, Никки. Если бы я тогда… не так сильно раскачивал…Мой голос сорвался, и в ту же секунду я ощутил руки Никки на своей спине. Она чуть неуверенно, но всё―таки приобняла меня, а затем прошептала:
– Но ведь с Тейлор всё в порядке. Она здесь. И она жива.
– Нет, ― знал, что каждое слово дастся с ещё большей мукой, но понимал, что больше не могу молчать, не могу держать это в себе, ― Тейлор Маккейн умерла, упав в ту ночь с качелей. Ей было три.
Пальцы Никки дрогнули, и я улыбнулся сквозь боль и слезы.
– Мои родители были убиты горем. Я боялся, что они просто не справятся. А затем… однажды вечером они привезли её.
Никки замерла, и я знал, что она прислушалась.
Сглотнул и, набравшись смелости, продолжил.
– Она была так на неё похожа… клянусь, Никки, это будто бы и была моя Лори. Будто бы не было той злополучной ночи. Будто бы она не падала с тех дурацких качелей. Те же волосы, те же глаза, то же лицо… ― меня передернуло, и я сморгнул, ― тем же вечером мы уехали из Денвера и обосновались здесь. Где нас никто не знал, где мы могли всё начать сначала. ― перед глазами всплыли похороны: почти безымянная могилка с надписью
Запнулся, пытаясь прогнать картинки той ужасающей ночи, пугающие маленького мальчика внутри меня до сих пор. Думал, Никки отстранится, осудит, уйдет, но она лишь крепче прижалась ко мне, будто бы хотела подарить тот самый покой, которого я лишился на долгих восемнадцать лет.
Будто бы она поняла меня, хотя я думал, что это вообще невозможно понять.
Будто бы услышала мою боль, увидела её, почувствовала.
И согласилась забрать её часть ― всю, которую могла.
Никки
– Боже, ну что опять я сделала не так!
– Ты солгала мне, Лори. В очередной раз.
– В противном случае ты отпустил бы меня к Джейсу?
– Нет.
– Вот видишь! ― крикнула она. ― Я знала это, поэтому солгала! Никки, скажи ему!
– Прости, Тейлор, ― качнула головой я, ― но я согласна с Маком. Если ты хочешь, чтобы он доверял тебе, ты должна научиться говорить правду.
Она зарычала, а затем, пробурчав что―то себе под нос, побежала наверх.
– Спасибо, ― прошептал Мак, и я кивнула.
После того, как он открылся мне на обочине, я чувствовала, что нужна ему. Не как женщина или любовница. А как друг. Да, я понятия не имела, знал ли об этой истории Сейдж, но даже, если и знал, понимала, что Мак вряд ли с ним об этом говорит.
Так же, как понимала и то, что ему нужно было выпустить наружу свою боль.
И я знала, как ему в этом помочь.
– Устал?
Он повернулся ко мне и не сразу нашел, что сказать.
– Не особо.
– Как насчет бесплатного урока?
Мак застыл, а я не дала ему возможности подумать. Улыбнулась и направилась к себе, надеясь, что любопытство заставит его пойти следом. И не ошиблась.
Скинула куртку, затянула волосы, а затем услышала за спиной его шаги.
Потянулась к баночкам с краской, достала палитру и кисти, приготовила миску с водой. Пока суетилась, затылком ощущала, что Мак внимательно за мной наблюдает. Когда всё было готово, повернулась, поймав на себе его заинтересованный взгляд.
– Шутишь, да?
– Я доверилась тебе сегодня утром. ― напомнила, подходя ближе. ― Теперь
– Это нечестно, Никки.
– Иногда приходится играть нечестно, ― призналась я, заставляя его усмехнуться.
Несмотря на произошедшее, Мак был довольно спокоен. И, если бы я не чувствовала, как ему на самом деле больно, подумала бы, что прошлое совершенно ничего для него не значило. Что это была история маленького мальчика, и что она давным― давно забыта. Но это была не просто история. Это была его боль. Настоящая. Глубокая. Словно паразит, сидящая в его душе и сосущая из него жизнь.
Я потянула Мака за руку, и он немного нехотя, но всё―таки поддался.