Слепая зона

Подвела его к стене и развернула к ещё нетронутому участку. Вытащила свой айфон, открыла свой любимый альбом и поставила случайное воспроизведение.

– Закрой глаза, ― велела, как только из динамиков зазвучали первые аккорды, ― и расслабься, ладно? Ты такой напряженный, будто я на тебя дуло направляю.

Мак что―то проворчал, но попытку послушать меня всё―таки предпринял.

Я улыбнулась, а затем, не удержавшись, легонько скользнула кончиками пальцев по его мышцам. Мне хотелось… большего. Но я не решилась переступить эту грань. Не сейчас. Не когда Мак был таким уязвимым, и мог подумать, что я испытываю к нему жалость.

Потому что я её не испытывала.

Напротив.

Восхищалась его стойкостью и силой, его выдержкой и терпением.

Майкл Маккейн был один из самых сильных мужчин, которых я знала, и сегодняшняя ночь лишь в очередной раз это доказала.

– Теперь возьми немного краски, ― я направила его руку на палитру, но столкнулась с его неуверенностью, ― давай, не бойся.

– Никки, это плохая идея. Я совсем не умею рисовать.

– Ну мы ведь не к выставке тебя готовим. Это просто способ переключиться.

– А, если я нарисую… не знаю, какую―нибудь ерунду? Что тогда?

– Тогда будешь пялиться на своё творение всю оставшуюся жизнь, ― я услышала, как Мак усмехнулся и не смогла сдержать ответной улыбки. ― Давай же, Маккейн. Будь смелее. Жизнь таких любит.

Когда пальцы Мака коснулись краски, я протиснулась между ним и стенкой и помогла ему поставить руку. Зная, что в любом случае буду его направлять.

И направляла.

Его первый мазок был нерешительным, немного робким, немного опасливым. Следующий стал смелее. Затем ― свободнее, легче, безрассуднее. Я была его глазами, но всё остальное делало его сердце. Оно чувствовало за него и уже через пять минут моя помощь была ему почти не нужна.

Мак делал мазок за мазком, менял оттенки и, ощущая меня, очерчивал границы. Я закрашивала их, помогая исправлять погрешности и чувствовала, как натянутое словно струна тело Мака, наконец, расслабляется.

Весь мир был охвачен огнем, и ты одна могла спасти меня.

На что только ни способны глупцы ради своих желаний!

Я и не мечтал о том, чтобы познакомиться с такой, как ты.

Я даже не думал, что мне будет нужна такая, как ты.

Нет, я не хочу влюбляться

В тебя…

Ты сыграла со мной злую шутку, заставив меня почувствовать любовь.

Ты проявила бессердечие, позволив мне мечтать о тебе.

Ты поступила нечестно, сказав, что не испытывала ничего подобного.

Ты поступила подло, заставив меня мечтать о тебе.

И я не хочу влюбляться

Нет, я не хочу влюбляться

В тебя…25

Растеряв все свои мысли, я полностью погрузилась в ощущения. Весь мир вокруг померк, и на его границе остались только я и Мак. Только его руки и только мои, только их тепло и мягкость, и то, что эти руки творили с краской на стене. Впервые за долгое время я рисовала без повязки. И впервые за это время за моей спиной кто―то стоял. Впервые я направляла мужчину, была с ним единым целым. Одним.

И дрожала, впервые испытывая настолько яркий спектр.

Нам не нужны были слова. Поэтому мы не говорили.

Лишь слушали музыку и друг друга. Внимали этим новым ощущениям и ловили каждое новое мгновение. Потому как оба знали, насколько непредсказуема была жизнь.

Бирюзовый, лазурный, белый, золотой… все краски смешались, образовывая что―то поистине невероятное. Мы просто двигались в унисон, не пытаясь придавать движениям смысл. И лишь, когда начал проступать рисунок, я поняла, что смысл был.

Кто―то увидел бы бушующие океанские волны, сокрушающиеся о прибрежные скалы. Кто―то ― разбивающийся вдребезги стакан, выплескивающий на поверхность чистейшую, лазурную воду. Кто―то увидел бы просто пятна, и тоже был бы прав.

Понять художника легко.

Увидеть в его творении что―то своё ― вот настоящее искусство.

Я увидела боль. Нашу общую. Разбивающуюся о реальность бытия, рвущуюся наружу, сметающую всё на своём пути.

Мы не отреклись от неё. Не оттолкнули. Мы дали ей форму и вдохнули в неё жизнь, чтобы встретиться с ней лицом к лицу. И, наконец, отпустить.

Остановилась, чтобы отдышаться.

Слезы выступили сами.

Я ненавидела плакать, но, когда рисовала ― чувства всегда оголялись.

Только наедине со своим собственным миром я давала выход всему, что так прочно запирала в мире настоящем. Но раньше… я никогда не показывала этого кому―то ещё.

– Эй, ― Мак коснулся моих плеч и, когда я вздрогнула, осторожно развернул к себе, ― по-моему эта терапия была нужна тебе больше, чем мне.

– Я в порядке, ― сморгнула и попыталась отстраниться, но он мне не позволил.