Слепень

Да, видок у него был тот еще! Правда, на сей раз он изменил своему обычному облачению, состоявшему из больничного халата, подштанников и ватного треуха. Сейчас он был одет в какое-то пальто, из которого местами торчала клочьями вата, обшарпанные брюки и помятый картуз, но сидело все это на нем так нелепо, что, пожалуй, лучше бы уж он – в тех своих подштанниках.

– Ты знала? – спросил Юрий Полину.

Сквозь смех она помотала головой:

– Нет, дядя Юрочка, не знала… Но догадывалась. Николай Николаевич говорил, что будет еще один сюрприз. Сказал: чтобы вам тут скучно не было. Ну, я сразу и подумала про этот сюрприз.

– Який ще сюрприз? – пробурчал Афанасий. – Гвардии рядовий у видставци[49] Хведорук прибув для выполнения завдання Родины! – и взял под козырек своего картуза.

Юрий прищурился:

– А ты хоть знаешь, в чем оно состоит, «завданне» твое?

– Так точно, товариш резидент! – все еще держа «под козырек», отрапортовал Афанасий. – Як сказав товариш енерал-майор, моє завдання – учути якогось Гедзя.[50] И чую – десь він, близько.

– А по-польски ты понимаешь?

– Як не розуміти? Велика справа!.. А що?

– А то. За обнищавшего польского пана ты вполне сойдешь; вот и будешь бродить по городу, Слепня искать.

От этого задания, однако, Афанасий отказался наотрез, объяснив это тем, что-де «немає мочи» рожи фашистские «бачити», сразу начинает тошнить, так что некрасиво может получиться. Юрий знал истинную причину его отказа: несмотря на свои внушительные габариты, был Афанасий по природе своей изрядно трусоват, и однажды, было дело, даже дезертировал в самую опасную минуту.[51]

Что ж, нельзя от человека требовать больше того, на что он способен. Юрий махнул рукой:

– Ладно… Но когда будет необходимость, я все равно тебя вытащу, так что все-таки будь готов.

– Усигда готов, – без особого энтузиазма снова козырнул Афанасий. – Служу Совэцку Союзю.

Катя спросила с некоторой тоской:

– Здесь, у нас, останешься?

– Вот еще! – ответила за него Полина. – Пойдет к нам, нечего людям поганить медовый месяц.

– А у вас з Викентем? – спросил он.

Она вздохнула:

– Нам с Викентием до медового месяца еще далеко. Вот со Слепнем расправимся – тогда, может, и будет он, медовый… Короче, сейчас с тобой пойдем. Тут недалеко, но придется тебе все же минут пять посмотреть на фашистские рожи, уж постарайся, чтоб не стошнило.

В ответ Афанасий пообещал, что при виде этих рож он будет отворачиваться. А чтобы уж точно не стошнило…

– «Било-розового» тут нэма? – спросил он и пояснил, что от этого портвейна у него «відразу нудота[52] проходіт» и чутье обостряется. Уж после «Било-розового» Слепень, мол, от него точно не уйдет.

Юрий развел руками:

– Увы, чего нет, того нет. Разве что могу мартини заказать в номер.

– Ну, нэма так нэма, – грустно вздохнул Афанасий. Потом с подозрением спросил: – А ця твоя мартіня – часом нэ шаммпанське?

– Нет, – покачал головой Юрий, – «з вогнегасников» таких гостей не угощаем. Мартини – это такой вермут.

– Дорогою, мабуть?

– Не волнуйся, у нас хватит. Для дорогих друзей ничего не жалко.

Афанасий какое-то время колебался, потом сказал:

– По мені, «Било-розовый» краще. Але якщо немає… Гаразд, хай буде твоя мартіня![53]

Юрий позвонил по внутреннему телефону и заказал в номер бутылку мартини и закуску. Хотел было попросить Афанасия на время скрыться в спальне, но, когда поднял глаза, того в гостиной уже не было, он оставил после себя только густой запах псины.

– Ого! – увидев вошедшего официанта с подносом, на котором, кроме большой бутылки мартини, располагалась всякая деликатесная снедь, воскликнула «пани курва» Моника Броневска. – Остатни раз ядвам тылко…[54] – Она вовремя осеклась, поскольку в последний (а возможно, и единственный в жизни) раз она могла видеть такое роскошество только в Москве, когда все это было доставлено по звонку генерала ГРУ.

Без барских затей она тут же потянулась прямо рукой за кружочком салями и тут же стала жевать. Это было вполне в образе молодой «пани курвы», не приученной к обременительным манерам.

Официант лишь скромно улыбнулся. К запаху в гостиной миссис Сазерленд он, впрочем, явно принюхивался. Возможно, при этом подумал – не питают ли господин граф и миледи, помимо пристрастия к любви втроем, еще и пристрастие к зверюшкам? Для постояльцев сей гостиницы это явно было что-то новенькое. Однако это был хорошо вышколенный официант, и, кроме раздувания ноздрей, он больше не выказал никаких признаков своего любопытства к странным причудам богатых извращенцев.

Лишь только он ушел, Афанасий каким-то образом снова возник в гостиной. Для Юрия всегда так и оставалось загадкой – то ли он умеет передвигаться совершенно неслышно, то ли появляется каким-то иным, менее материалистическим путем.

– Це і є ваша мартиня? – поморщившись, спросил Афанасий. – Ну, звиняйте…

С этими словами взял бутылку, открыл ее щелчком пальца и, закинув голову, с громким бульканьем перекачал ее содержимое в свое нутро. Юрий и Катя смотрели на него с любовью: и сотворила же природа такое восьмое чудо света!