Слепень

Хоть он и сидел одетый по всей форме, но вообще-то более нелепого фельдфебеля (да еще и «обер», да еще и кавалера Железного креста!) и представить себе было невозможно: худющий после болезни, долговязый (отчего голенища сапог казались короткими), смех да и только!

Фраза, которую он зубрил, звучала так: «Raus hier, das ist meine Mädchen!».[62] Он должен был ее произнести, если к «пани Монике» кто-нибудь начнет приставать на улице. Дальше мог уже мычать и заикаться: справка же имеется, что на голову контуженный фронтовик.

Афанасий на это сказал:

– Я себе з Лэйбой і не рівняю. На мене не Вусатий, а Гедзь полював. Гедзь це був, точно вам говорю![63] – Потом он вырвал из рук Полины пузырек с камфорным спиртом, залпом осушил его до дна и, понемногу приходя в себя, добавил: – Це Гедзь. Говорив я – уб’є, значить, уб’є…

– Так случайно ж – этот кирпич! – пыталась убедить его Полина.

– Ось-ось, «випадково»… Коли Гедзь поруч…[64] – проговорил Афанасий, а Васильцев зачем-то произнес слышанную им когда-то цитату из романа одного опального писателя, которого вряд ли в СССР когда-нибудь опубликуют из-за скользкой темы Иисуса Христа:

– «Кирпич ни с того ни с сего никому и никогда на голову не свалится…»[65]

И Афанасий закивал:

– Ось-ось! Гедзь! Говорю ж – Гедзь!

Дальше пояснил уже почти по-русски (видимо, под воздействием камфорного спирта), что он-де загодя почуял этого «Гедзя», потому тот и не попал ему «кирпичиной прямо по макитре». В плечо бы тоже не попал, потому как он, Афанасий, «учув це злодійство заздалегідь»,[66] да он от этого, мол, камфорного «разомлив» и «був не дуже повороткий» (из чего Юрий заключил, что, ох, не последний пузырек камфорного спирта имелся у Полины в тумбочке).

– Ладно, – подытожил Васильцев, – слава богу, что пока так удачно все обошлось… Ладно, Полина и Викентий, собирайтесь.

Дело было почти рутинное. Он, Васильцев, с номером журнала «The Nature» должен был сидеть все в том же ресторане в ожидании связи, ну а Полине предстояло под видом «пани курвы» следить снаружи, и если вдруг обнаружится связь, то проследить ее до конца. Ну а Викентий в случае надобности тут же вступался бы на своем рязанско-немецком: «Raus hier, das ist meine Mädchen!»

– А як же я один залишуся?[67] – с тревогой спросил Афанасий.

– Ничего, Афоня, – отмахнулась Полина, – ты же храбрый, ты тут и один не пропадешь.

– Це ще подивитися…[68] – произнес он тоскливо.

– Ты только, Афонечка, один из дому не выходи.

– Це вже не сумнівайся. Мене тепер звідси вилами не виженеш.[69]

– Вот и лады, Афонечка. А потом мы с Викентием вернемся – и совсем уже бояться тебе будет нечего. Ну, будь умницей! – Она даже чмокнула его на прощание.

– Лише швыдче,[70] – умоляющим голосом попросил Афанасий и потянулся рукой к тумбочке, в которой камфорный спирт наверняка еще имелся.

* * *

Через двадцать минут граф Жорж де Круа уже сидел за своим столиком в ресторане, все тот же выпуск журнала «The Nature» лежал перед ним. В окно он видел, что знакомая ему lupina[71] в компании себе подобных стоит перед входом, а долговязый обер-фельдфебель мается на холоде за афишной тумбой.

Штурмбанфюрер СС фон Краузе сидел чуть поодаль и, не изменяя своей привычке, пил лишь пиво.

Слава богу, «братишки Ганса» сейчас здесь не было – возможно, и впрямь марширует сейчас на восток, – и пан Бубновский в первой половине дня еще не донимал своим песнопением, так что появилась возможность поработать в тишине.

Жорж де Круа в этот день не пил вовсе. Он решил в ожидании агента честно отрабатывать свои командировочные. Открыв блокнот с вытесненным названием его газеты «Nachrichten von Groß-Deutschland (Beiträge von vorne)»,[72] он начал было записывать то, что услышал от эсэсовских офицеров, но оказалось, что ничего, кроме: «Выполнил задание… Награды фюрера и благодарности рейхсфюрера СС», – вывести так и не смог.

Ах нет, «братишка Ганс», без тебя все же, как видно, не обойдешься!

Жорж де Круа принялся расписывать подвиги «братишки», расцвечивая их, как он только мог:

…Наткнувшись на два на три на четыре (!!!) взвода трусливых русских, мы, взяв в плен их капитана майора подполковника и уничтожив шесть одиннадцать пулеметных расчетов, продвинулись на 18 28 километров в сторону востока, тем самым парализовав батальон полк дивизию противника. При этом особо отличились…

О, тут был грандиозный простор для перечисления подвигов! Жаль только, имен отличившихся он, Жорж де Круа не запомнил (а «братишка Ганс», окажись он рядом, уже едва ли и вспомнил бы).

Ну, что бы еще…

В этот момент он услышал через приоткрытое окно знакомый голос, кричавший с дурацким акцентом:

– Raus hier, das ist meine Mädchen!