Слепень

– Не сметь ко мне прикасаться! – вскричал Васильцев, как и следовало поступить арийцу и графу. «А это тебе – за Афанасия! Пока – небольшой аванс», – подумал он и влепил-таки пану шляхтичу звонкого леща.

Бубновский отпрянул, глаза его вспыхнули ненавистью. Было видно, что если выпадет случай, то этот убьет не раздумывая. Сейчас это Юрия мало тревожило. Коли это был Слепень, то в любом случае наивно ждать от него пощады, в особенности после того, как Полина нащупала «Кощеево сердце». Знал бы он еще, откуда золотишко, лежащее у него, у Юрия, в кармане!..

Мимо проезжал отряд мотоциклистов в форме СС. Юрий остановил их, показал свое удостоверение и приказал:

– Арестуйте-ка этого «пшека» и подержите до моих дальнейших распоряжений.

Через минуту Бубновского уже увозили в коляске мотоцикла. Теперь можно было смело приближаться к «ремонтеру швейных машинок».

– Ыш абарак бузык, – произнес он, подойдя.

Никакого глаза на пузе у «ремонтера» явно не имелось. Он снял очки, посмотрел на Юрия вполне зрячими глазами и затем свистнул в два пальца. Сразу из-за угла подкатило авто́, какой-то маленький замызганный «опель-кадет», с совершенно целыми, только никогда не мытыми окнами. И у горбуна-водителя горбик был так себе, вполне божеский. Да, помойная знать тут, в Варшаве, была не чета московской: по их понятиям, должно быть, второго или даже третьего сорта.

Глаза Юрию, как и там, в Москве, завязали, и машина тронулась в путь.

По городу особо не кружили, а почти сразу въехали в туннель, что Юрий понял по смрадному запаху. Туннель тоже был весьма короткий, путь по нему занял не больше десяти минут. Потом смрад немного развеялся, отчего Юрий заключил, что они въезжают в тронную залу. Здесь с его глаз сняли повязку.

Коптило несколько факелов, прикрепленных к серым цементным стенам, в помине не было той ослепительной иллюминации, которой встречало его обиталище Луки и Фомы. Юрий с трудом смог различить трон в конце залы, на котором восседало горбатое существо, одетое в клетчатый штатский костюмчик. Горб у существа тоже имелся – но какое там сравнение с тем фантасмагорическим горбом Луки! Юрий знал, что здешние монархи находились в вассальной зависимости от «москвичей», но именовали себя так же гордо: король нищих Сигизмунд и император помоек Венцеслав; его удивило, что сейчас в зале стоит лишь один трон, украшенный одноглавым польским орлом с короной, и на нем восседает монарх в единственном числе. Судя по горбу, то был Сигизмунд с трехзначным номером, король варшавских нищих.

По обе стороны от его величества выстроилась здешняя «шляхта» в очень потрепанных камзолах, с саблями на боку, в которых Васильцев распознал картонные игрушки, которые покупал ему в детстве отец. Опять же – никакого сравнения с вооруженной алебардами гвардией карликов-евнухов во главе с доблестным Вонмигласом.

Вероятно, уловив усмешку на лице Юрия, монарх наконец подал голос:

– Да, вы правы, сплошное убожество, – произнес он на весьма неплохом русском языке. – А чего вы хотите? Идет война, нищим давно уже никто не подает, шляхтичам моим пришлось, вон, даже сабли попродавать, чтобы как-то выжить. Тем не менее мы рады видеть у себя пана председателя Тайного Суда, к тому же посланца беспредельно уважаемых нами короля Луки и императора Фомы… М-да, мизераблизм. А многие – так и вообще перешли в мир иной: голод, пан председатель, голод! – Сам король Сигизмунд, впрочем, в отличие от его «шляхты», не выглядел таким уж изможденным. Юрий знал, что в каких-нибудь потайных сундуках у того должно иметься преизрядно золотишка. – Ох, многих мы уже недосчитываемся в наших рядах, а то ли еще будет к концу этой проклятой войны!

Юрий спросил:

– Неужто его величество император Венцеслав тоже покинул этот мир?

– О нет! – хмуро отозвался король. – Живехонький, пся крев. Да только падлой распоследней он оказался. Отделился от нас, служит теперь лондонским паханам, а от законных сюзеренов, от папашек Луки и Фомы, отрекся, гад. Я уж не хотел папашкам сообщать, огорчать их на старости лет, сами при случае разберемся. Правда, ребята?

«Шляхтичи» грозно щелкнули картонными саблями в картонных ножнах, а Юрий подумал, что сложные взаимоотношения между Сталиным, Черчиллем и Сикорским,[87] как видно, имеют свое отображение и здесь, в этом мире, которого не может быть.

– Однако трон, древний трон Пястов,[88] он здесь! – король постучал под собой. – Так что всякому понятно, кто тут монарх истинный, а кто самозванец.

«Шляхтичи» закивали одобрительно, один лишь Васильцев снова не смог скрыть улыбки, ибо истинную судьбу трона Пястов он знал.[89]

И снова эта его улыбка не осталась не замеченной королем.