— Надо попасть в дом профессора. Без полиции это невозможно. Я даже не знаю, где в вашем городе находится полицейский пристав, и потому прошу вас привести его на Мещанскую, 24. В качестве доказательства моих слов возьмите вот это, — Ардашев протянул молочную бутылку.
— Что это?
— Судя по характерному запаху, это вода, разведённая с белой краской, имитирующая молоко. Злоумышленник ставит утром две такие бутылки перед входной дверью профессора, а потом, проходя мимо, просто меняет их на пустые. Но вчера он не смог сделать это вовремя. И две бутылки с «молоком» простояли до позднего вечера. Я проезжал мимо и обратил внимание, что они даже не превратились в простоквашу. Представляете! Это при такой-то жаре? А четверть часа назад я случайно застал «молочника», оставляющего на крыльце две полные бутылки. Окликнул его, но он шмыгнул в подворотню. На тот момент я не знал, что в бутылке вместо молока налита смесь краски и воды, и потому у меня не было оснований его преследовать.
— То есть вы хотите сказать, что какой-то человек, проходя мимо, под видом молока выставляет две бутылки с краской и водой перед дверью профессора, а потом вечером их меняет на пустые? — вопросил Игнатьев.
— Нет разницы, когда именно он поменяет бутылки. Главное — чередовать их перед дверью. Никто из прохожих не будет специально обращать на это внимание. Он просто носит с собой в сумке четыре бутылки — две полные и две пустые. И меняет, когда ему удобно.
— А почтальон? Я видел, как он приносил почту. Почтовый ящик стоит на внутренней стороне двери. Но его ведь тоже надо освобождать от корреспонденции?
— Вы правы, Родион Спиридонович. Кто-то это делает. Либо другой вариант: с внутренней части двери ящик снят и почта сыплется на пол.
— А табличка из гостиницы «Не беспокоить!»?
Ардашев пожал плечами.
— Её мог повесить, кто угодно.
— Она взята из дома профессора. Я видел её и в прошлом году, — вспомнил Игнатьев.
— Это неудивительно. Поликарп Осипович большой оригинал.
— Постойте, Клим Пантелеевич, — Игнатьев удивлённо приподнял брови, — но я же писал вам, что видел, как вечером горел свет в его доме и он ходил по комнате.
— Вчера я наблюдал то же самое явление. И потому нам надо обязательно попасть внутрь. Был бы вам очень признателен, если бы вы привели полицейского и мы бы вскрыли входную дверь. Возьмите мой экипаж. А я найду другой и отправлюсь на Мещанскую.
— Хорошо.
— Жду вас там.
VII
Присяжный поверенный прохаживался рядом с домом профессора, когда прямо к нему подъехала коляска. Из неё выпрыгнул полицейский пристав с каким-то человеком с сумкой и в простой одежде, а уже за ними следовал адвокат Игнатьев и городовой.
— Пристав Добраго, Пров Нилович, — представился полицейский. Это был высокий, статный мужчина с офицерской выправкой, с густыми усами, широченными бакенбардами и бритым подбородком.
— Ардашев Клим Пантелеевич, присяжный поверенный Ставропольского окружного суда.
— Родион Спиридонович мне объяснил ситуацию, и я привёз с собой… ну, в общем, теперь он слесарь. Хотелось бы надеяться, что мировой судья нам не понадобится[22]
.Полицейский покрутил ручку механического звонка. Никто не ответил. Только где-то внутри послышалось кошачье мяуканье.
— Как видите, на окнах все форточки закрыты и крик кота слышен приглушённо, а не у самой двери, стало быть, и вторая дверь передней тоже закрыта. Вряд ли бы профессор её затворил, находясь дома. В такую жару сидеть взаперти, без глотка свежего воздуха невозможно. Да и зачем запираться днём на две двери? Только для одного: чтобы не так был слышен жалобный крик кота. Скорее всего, это сделал тот, кому выгодно создавать видимость, что профессор в доме, — предположил Ардашев.
— А кто же тогда расхаживает по комнатам вечером, призрак? — робко предположил Игнатьев.
— Мы это узнаем, как только зайдём внутрь, — выговорил Клим Пантелеевич.
Пристав кивнул и распорядился:
— Давай, Чалый, бери вертун[23]
, помаду[24], и поехали.— Без вертуна обойдусь, тут и помады хватит, — хмыкнул слесарь. — Серёжка[25]
еле держится.— Тебе виднее, ты скачок[26]
известный.— Был когда-то «известным», а теперь отбегался. Хочу пожить спокойно.
— И слава Богу, что ума набрался.
Слесарь ничего не ответил. Он достал инструмент — несколько ударов, и замок в дверном косяке обнажился. В ход пошла фомка[27]
. Она вырвала жало замка с первой попытки. Входная дверь распахнулась, будто чья-то неведомая сила внутри дома сама её отворила.На полу валялся оторванный от внутренней части двери почтовый ящик, и вся корреспонденция, как и предвидел Ардашев, падала прямо на пол, устланный «Черноморской газетой», «Биржевыми ведомостями» и «Математическим вестником». Теперь стало понятно, почему почтовый ящик не надо было освобождать от корреспонденции.
Послышалось жалобное мяуканье. Пристав указал рукой на дверь передней, и слесарь ловко вскрыл вторые двери. В нос ударил запах животных испражнений.
Навстречу выбежал английский кот, представлявший собой жалкое зрелище. Сквозь шерсть животного проступали рёбра.