Слепое пятно

Он замолчал, словно никогда ничего не говорил. Его слова не нуждались в ответе. Квартира погрузилась в тишину, как будто здесь никого и нет. По крыше тихо забарабанил дождь. Солсбери продолжал смотреть перед собой, но не на меня. Думал о своём, личном и далёком.

За каждым решением стоит человек.

— Доктор, — вдруг тихо говорю я, сама от себя того не ожидая, — о чём Вы молчите?

Уголки его губ приподнимаются в слабом подобии улыбки. Опускает ладони на стол и смотрит на пальцы.

«Рассуждает стоит ли со мной разговаривать?»

— Я знаю, — голос твёрдый, уверенный, хотя поднять глаза на него не решаюсь, — нам не положено. Однако, правила уже нарушены. Вы не должны были ехать за мной и спасать.

— Мисс Магуайр, — слышу уже довольную улыбку, — в первую очередь, я — врач. Ваше спасение — почти обязанность. Вы были в опасности, я об этом узнал, чуть вмешался. Бесспорно, нарушил этический кодекс психотерапевта, но при этом сохранил безопасность моего пациента.

— Вы можете побыть человеком на час? Не терапевтом, врачом, а обыкновенным знакомым. Обещаю, — встречаюсь с его заинтересованным взглядом, стараюсь спокойно продолжить, — я навсегда забуду об этом, как только Вы покинете стены моей квартиры. Мы никогда не заговорим об этом снова.

Он пристально смотрит на меня. Взгляд тяжелый, испытывающий. Пытаюсь не дать слабину, не отвернуться: сильное желание спрятаться, но я не хочу проиграть.

Солсбери медленно наклоняется ближе, хищно прищуривая глаза. Удерживает позицию. Чувствую напряжение, не показываю его. Стараюсь не сглатывать.

— Не зарекайтесь, — откидывается назад и тепло улыбается, — я бы не отказался от ещё одной чашки чая.

Полтора года назад.

Мы сидим в неприятном кабинете с ярким холодным светом, бьющим по глазам. Жёсткие черные стулья, грубый деревянный стол, шариковые ручки на цепочках. Пустой взгляд женщины, сидящей на тёмно-коричневом кресле с мягкой обивкой — её место единственное удобное здесь. Лицо с бесконечной усталостью и неприязнью.

Микеланджело.

Идеально выглаженная серая рубашка, тёмно-зелёные струящиеся брюки, идеально выбритое лицо, мягкие золотистые кудри — мог ли он явиться на подачу заявления на развод не в идеальном амплуа?

И я.

Под глазами тёмные синяки. Лицо заплывшее, отёчное. Жирные комки туши на ресницах. Волосы немытые, замаскированная сухим шампунем грязь. Тёмно-оранжевый джемпер, джинсы с потертостями, высокие ботинки на шнуровке.

Он старается на меня не смотреть. Закусывает губы изнутри и осторожно ставит подпись. Не снял кольцо с руки. Почему? Тихо выдыхает. Отодвигает от себя листок.

Неприятная женщина быстро поднимает его с плоской поверхности стола — наверное, её главный талант. Окидывает бумагу взглядом, полным неприязни и сомнения. Вопросительно выгибает одну бровь и складывает губы в неприятной ухмылке. Убирает белый лист от лица и теперь внимательно смотрит на меня. Потом на него.

— Как Вы вообще поженились? — бросает едкий смешок, который даже не думала пытаться скрыть.

Микеланджело поджимает губы. Ему некомфортно, но разве он что-нибудь скажет? Встречаюсь с ней взглядом и любезно улыбаюсь, протягивая ладони к заявлению — моей подписи там ещё нет.

«Неужели единственным развлечением государственного работника является кольнуть кого-то побольнее в половину восьмого утра? Задать нетактичный вопрос людям, пришедшим разводиться?»

— Да держи уже, — снисходительно обращается ко мне, не изображая и капли уважения. Кладёт бумагу на стол, игнорируя протянутые руки.

Быстро ставлю подпись и двигаю лист обратно. Противный взгляд — смотрит на меня, как на мусор. Отвращение, неприязнь, брезгливость.

После — ряд скучных необходимых вопросов, на которые мы поочередно спокойно отвечали. Очередные бумаги, новые подписи, отсутствие претензий и дележки имущества, заявление с моей стороны на Эмму — просьба оставить её с папой.

— Кто инициатор бракоразводного процесса? — на автомате задает следующий вопрос женщина.

— Я, — говорим с Миком в унисон, вызывая ещё бóльшее удивление на лице стервятницы: не ожидала, что решение взаимно? Быстро возвращает контроль и снова ухмыляется — хотелось бы мне стереть это её самодовольство. Радуется, что не только у неё в жизни всё пошло не по плану?

Звучит последний вопрос, выбивающий Моретти из колеи. Он опускает голову вниз. Молчит, не в состоянии что-то сказать. Она это видит и медленно повторяет, песенно растягиваясь в каждом слоге.

— Причина развода? — уголки губ растягиваются в трепетной улыбке: больная садистка, ты ведь уже всё поняла. Зачем повторять? Для чего?

14 — из лондона во флоренцию

Вторник. Сейчас.

Дождь уютно стучал по крыше, пока мы вели нейтральные светские беседы ни о чём за чашками чая на английский лад: кажется, я уже стала привыкать к этому вкусу.