— Я бы ушла, — Клэр поднимает глаза и смотрит на меня, словно пытается что-то понять.
В глубине души я это понимала. Всегда, когда мы где-то запирались, украдкой встречались или прятались после той встречи на дне рождения Аманды, я знала, что Клэр не стала бы терпеть предательства. Но ничего не делала.
— Он бы убил тебя, рассказав ты мне правду, — Клэр едва шевелит губами, бледнея на глазах. Ей не нужно ничего объяснять.
Из глаз текут слёзы. Я часто думала над тем, что Брайан сделает со мной, заикнись я о раскрытии нашей тайны кому-то из его окружения, а особенно — ей.
— Почему ты не ушла после того, как он сделал это в первый раз? — она нервно бегает глазами по моему телу, словно не может поверить в то, что я жива.
— Любила, — говорю и резко качаю головой, словно ошпаренная резко осознанной правдой, — нет, думала так. Когда всё началось он был другим: мягким и заботливым, романтичным, желающим спасти меня, вытащить из болезненной топи, в которой я проводила последние годы. Не думаю, что ты хочешь об этом слышать.
— Он бил тебя, — ошеломлено шепчет Клэр: и я горько понимаю, что в её жизни никогда не было места подобному отношению.
— И не только, — через боль улыбаюсь и тянусь к краю свитера, контролируя дрожь в руках.
Неуверенно приподнимаю шерстяную ткань и показываю ей все, что он успел оставить мне в качестве болезненных порезов, глубоких ожогов и уже даже побелевших шрамов.
— Пирс, — её голос срывается на крик, а в глазах появляются слёзы, —
Сердце болезненно сжимается. О чем она спрашивает? Как я могла спать с ним за её спиной? Врать ей? Улыбаться в глаза после того, что делала? Приходить в гости? Отвечать на исходящую от неё доброту и желание подружиться двойным предательством?
—
— Прости меня, — шепчу в надежде, что она сможет, — нельзя было оставаться с ним после того, как я узнала, что у вас семья. Не должна была молчать и подвергать тебя такой опасности после всего, что пережила от него.
— Он никогда не делал со мной даже приблизительно подобного, — с искусанных до трещинок губ срывается горький глухой смешок, — и не смог бы. Это было невыгодно: кто он без меня? Причинив мне боль, его бы уничтожили, растоптали, не оставили на нём живого места. Мне жаль, что он вымещал свою немощность на тебе: те платья, в которых ты приходила, туфли под кроватью в гостевой комнате, все это — мои любимые бренды одежды. Я рада, что теперь для меня всё прояснилось и я вижу настоящую картину. Рада, что ты в безопасности. Рада, что теперь он никому не навредит и надеюсь, что он сдохнет за решеткой. Мне только больно, что ты ничего не сказала. Молчала и не попыталась обратиться за помощью. Никогда не расценивала меня как друга, хотя я искренне этого хотела.
— Клэр, — шею словно стягивает удавкой, я задыхаюсь от боли и сотни несказанных вовремя слов, — ты любила его, неужели стала бы верить мне?
— Пирс, — она убирает руки от лица и горделиво выпрямляется, не оставляя на себе ни следа от бывалых слёз, —
Блондинка залпом опрокидывает виски и изящно взмахивает пшеничным хвостом. Смотрит на меня в последний раз перед тем, как встать с дивана и направиться к двери.
Теперь её убитый, потухший вид никак не ассоциируется с горем: ведь я вижу, она
— Сейчас мне больно от всего, — Клэр улыбается через силу, — что случилось. Я учусь жить заново, привыкаю к новым реалиям и не имею понятия, как сложатся наши дальнейшие отношения. Скорее всего, мы больше не встретимся, но я хочу, чтобы ты запомнила, как смогла возродиться из пепла и выбрать жизнь.
Клэр разворачивается к выходу и не оборачивается на меня ни на секунду. Все вмиг кажется таким странным, далеким, ненастоящим. Словно вокруг меня развернулась пустыня, а она — закономерность, всего лишь проявившийся мираж. Дверь скрипит, и я прихожу в себя.
— Твоя татуировка, — выпаливаю, а пальцы непроизвольно ложатся на собственную подвздошную кость.
—
— Да, — нервно выдыхаю и встаю с кресла. Плетусь ближе, обращая на себя внимание. Едва шаркаю носками по паркету. Отодвигаю ткань джинс и, не поднимая на неё головы, показываю то, что скрывала от всех посторонних глаз, кроме Солсбери.
— Боже, — блондинка прикрывает рот ладонью, но ее лицо все равно выдает настоящий ужас, — больной ублюдок.
— Он просил тебя сделать её? — я опускаю руки и скатываюсь вниз по стенке, чувствуя колкость осеннего ветра поясницей.
— Нет, — она закрывает дверь и идёт ко мне, мягко приподнимает меня за руки и тяжело вздыхает, —