Слепое знамя дураков

— И буду ждать гонца…

— Да…

— Тогда скорей бы это время пролетело! Похоронить меня мой муж скорее пожелает на стеклодувов острове… — задумчиво произнесла Клавдия. — Шли гонца туда!

— Любовь моя, я обещаю! Теперь поспи. И помни вот ещё: не выходи на солнце. Убить тебя оно пока не сможет, но может навредить. А после похорон и вовсе появляйся только ночью. И осторожной будь!

— Я буду! Ради нашей встречи! Ради нашей вечной жизни!

Витторио покинул любовницу, вылетев в окно.

* * *

— Джованни!

— Ха-ха-ха, приятель! Я вернулся раньше, чем задумал! Смотри: горы товара! Ещё в порту корабль!

— Джованни, у меня плохая новость…

— Что может омрачить моё веселье? Иль умер кто?

— Твоя жена больна…

— Клавдия? Что с ней?

— Чахнет с ночи. Бредит. Вся горит…

— А врач?

— Он у её постели… с рассвета…

— Моя девочка… Луиджи! Займись-ка всем здесь!

— Слушаю, синьор.

Луиджи остался командовать разгрузкой, а Джованни поспешил домой.

— Моя прелестная жена! Я так мечтал о нашей встрече! Но ты меня расстроила и омрачила радость возвращенья. Я так обеспокоен…

— Не утруждай себя, мой муж. Недолго мне осталось…

— Я для тебя привёз подарков три гондолы!

— Раздай их сразу неимущим… Мне вряд ли их придётся даже посмотреть…

— Нет, нет, жена моя! Не для того тебя я выбрал, столь юную, не знающую жизни…

— Ты стар, мой муж, но как судьба коварна: уйду я раньше в мир иной, чем ты. Предстану перед Богом не старухой…

— Я заплачу любые деньги, чтоб излечить тебя, чтоб победить болезнь!

— Увы, она смертельна! И вскоре я тебя покину…

Клавдия потеряла сознание и пришла в себя только после наступления темноты. У изголовья её кровати сидел Джованни.

— Я вижу, тебе лучше…

— Нет, вовсе нет… Моя душа уже почти живёт отдельно… Подай воды… Нет, красного вина… Который час?

— Уж скоро полночь… Ты вся горишь, любовь моя…

— Нет, я лечу! Парю меж облаками…

— Ты бредишь! Доктора, Луиджи!

— Не нужен врач… Не отдаляй конец мой, он близок — чувствую его я поступь.

— Не говори так! Твой удел — в счастливой, долгой жизни. Несправедливо будет мне вдовцом остаться. Ты моё счастье… Я дважды был вдовцом, не вынести мне в третий раз такого горя…

— В тот день, когда твоей я стала, я умерла уже тогда. Моя душа ушла… А скоро и тело моё тебя покинет. Навеки… Навеки, муж мой! Ха-ха-ха!

— Ты говоришь так, словно ненавистен я тебе, моя супруга. Но разве был тебе плохим я мужем? Разве не в роскоши купалась ты? Не была любима мною беспредельно?

— Мне всё это противно! Я жажду смерти, Джованни, потому лишь, что от тебя она меня избавит.

— О, Клавдия, ты, верно, бредишь… Где врач, Луиджи? Где ты сам, Луиджи?

— Ты его за врачом отправил… — тяжело вздохнув, напомнила Клавдия мужу.

— Ты будешь жить! Уж лучше пусть Господь меня возьмёт! Я видел всё, и жизни я вкусил довольно, чтобы с тобою поменяться… Луиджи, где ты, чёрт в кальсонах?

— За доктором послал его ты…

— Верно…

— Я вина просила…

— Я подам бокал…

— А яду нет ли, чтоб сократить мои мученья?

— Ах, что ты, милая супруга! Не жажди смерти…

— В ней спасенье…

— В ней горе!

— Не моё — твоё лишь…

— Сейчас придёт синьор Гильерме, тебе он пустит кровь, и ты уснёшь.

— Навечно…

— Нет, до утра. А завтра станешь ты здорова…

Луиджи вернулся с доктором Гильерме. Тот осмотрел Клавдию и сделал неутешительные выводы.

— Она обречена, Джованни. Мне жаль, но я не силах разжечь в ней жизнь. Она потухнет вскоре, истлеет, как поленья в твоём камине.

— О, нет! За что такое горе?

— Тебе скажу я, муж мой… За сделку меж тобою и отцом моим… Ты приобрёл товар, а он гниёт так скоро… Расплатишься ты за мои страданья, за моё несчастье, что испытала я за десять лет с тобою… Ты взял меня девчонкой неразумной, всего семнадцать было мне, и жизни я не знала, покорной я была из страха. Но знай: тебя я ни секунды не любила! Скорей, наоборот. И теперь я рада, что полечу в объятья смерти!

— Мне больно это слышать… Я был счастлив эти годы и не мог представить, что ты несчастна…

— Твоей заботой была торговля, твой кошелёк…

— Всё только для тебя!

— Я была игрушкой. Красивой куклой, но не боле… Даже наши дети не посмели жить…

— Мои малютки, — Джованни заплакал, — их могло быть трое…

— И ты останешься один!

— За что такое горе?! — взмолился купец и покинул покои умирающей жены.

Клавдия сидела на могильной плите, под которой, как считал её муж и вся знать Венеции, были её останки.

— О, как прекрасна ночь! Какое чудо — вновь луну увидеть! Я бы вдохнула свежести, но больше нет дыханья. Я бы укуталась, но холод больше мне не страшен…

— Витторио! Я жду гонца уже не первый месяц, но ты его за мной не посылаешь… Что же мешает? Иль, может, разлюбил меня ты, мой чёрный рыцарь? Тогда к чему меня лишил ты солнечного света и на скитания в ночи обрёк? Мне без тебя не мил подлунный мир…

— Быть может, не нашёл ты нам укрытия? Ах, мне сгодилась бы лачуга! Нора любая! Лишь бы вместе вечно! Неважно, будь она в Британии или в любой другой стране…

— А вдруг с тобой в дороге что-то приключилось? Вдруг разгадал кто твою сущность? И вдруг тебя я больше не увижу…