Слепой. Метод Нострадамуса

Некоторое время Иван Яковлевич внимательно вглядывался в его лицо, словно прикидывая, насколько это хлопотно и опасно – иметь дело с генералом ФСБ Потапчуком, – а потом, рассмеявшись, хлопнул Федора Филипповича по плечу.

– Брось, Федор! Ну, что это за детский сад, в самом деле? «Вы будете иметь дело со мной!» – воскликнул маркиз и обнажил шпагу… Ты что, не доверяешь мне? Мы же с тобой сто лет знакомы! Сколько пудов соли вместе съели, теперь, поди, и не сосчитаешь…

– Да, – согласился Потапчук. – Вместе рубали белых саблями на скаку, вместе потом служили в артиллерийском полку…

– Каких еще белых? – простодушно изумился Корнев и опять рассмеялся. – А, это поэзия!

– Да, – подтвердил Федор Филиппович. – В виде стихов. Я все-таки не пойму, Иван, зачем он тебе понадобился.

Генерал Корнев гулко ударил себя тяжелым кулаком в выпуклую грудь.

– Не могу! – сказал он проникновенно. – Ну, веришь – не могу! Ты же военный человек, Федор, должен понимать: существуют вещи, о которых не то что жене или отцу с матерью – самому себе вслух рассказывать запрещено!

– Запрещено или стыдно? – как бы между делом уточнил Федор Филиппович.

Бычья шея генерала Корнева налилась темной кровью.

– Федор, ты меня знаешь, – веско, чуть ли не с угрозой, сказал он. – Я двадцать пять лет служу, и служу, заметь, не за ордена и не за чечевичную похлебку! Мне стыдиться нечего! Я за четверть века ни разу чужую задницу вместо своей не подставил!

– Как же ты жив-то до сих пор? – с самым невинным видом изумился Потапчук.

Полковник Вдовиченко в кресле за накрытым для чаепития столом окончательно заскучал и начал, прихлебывая из чашки чуть теплый чай, с отсутствующим видом перелистывать какую-то историю болезни. Он не любил, когда при нем выясняли отношения генералы: в подобных случаях все шишки, как правило, достаются младшему по званию, которому не посчастливилось стать свидетелем этого боя быков. Лучше всего сейчас было бы уйти, но полковник не мог этого сделать: во-первых, это был его собственный кабинет, где, между прочим, тоже хранилось немало секретных, не предназначенных для постороннего глаза бумаг, а во-вторых, его, дисциплинированного офицера, отсюда пока никто не отпускал.

Генерал Корнев некоторое время молчал, шумно дыша носом, из чего следовало, что он по достоинству оценил шутку своего коллеги. Из этого следовало также, что в данной шутке содержалась изрядная доля правды. Иван Яковлевич очень хотел выглядеть прямым, бесхитростным служакой, и сплошь и рядом это ему удавалось. Однако бесхитростный контрразведчик – это катахреза, то есть совмещение несовместимых понятий, и оба генерала прекрасно об этом знали.

– Ну ладно, – проворчал, наконец, генерал Корнев. – Не хочешь – не надо. Подумаешь, цаца! В конце концов, это была твоя идея. Это еще разобраться надо, кого и зачем ты, Федор Филиппович, мне подсовываешь.

В кабинете наступила тишина, нарушаемая только шелестом страниц, которые нервно листал полковник Вдовиченко, да чирканьем спички о коробок – генерал Корнев, человек консервативный, не признавал зажигалок и в данный момент как раз пытался добыть огонь, чтобы зажечь очередную папиросу.

Генерал Потапчук молчал. Прошло секунд тридцать, прежде чем полковник Вдовиченко осознал, что это неспроста. Он поднял голову и увидел, что оба генерала с одинаковым выражением лиц – вернее, безо всякого выражения, – смотрят прямо на него. Полковник все понял.

– Прошу прощения, – сказал он, поддергивая рукав белого халата и глядя на часы, – у меня начинается обход. Если вы позволите…

– Конечно, – с доброжелательной улыбкой произнес генерал Потапчук.

– Свободен, полковник, – поддержал его генерал Корнев. – Ты не беспокойся, мы тебя подождем. Заодно и присмотрим, чтоб тут никто ничего…

– Собственно, это необязательно, – вставая и беря под мышку историю болезни, которую до этого перелистывал, неубедительно возразил полковник. – У меня секретов нет…

– Конечно, – повторил Федор Филиппович.

– Бабушке своей расскажи, – добавил прямодушный Иван Яковлевич. – Какие могут быть секреты после того, как Франкенштейн и Железная Маска от тебя выписались?

– Разрешите идти? – деревянным голосом осведомился полковник Вдовиченко.

– Свободен, – повторил генерал Корнев.

– Конечно, – повторил генерал Потапчук, который, казалось, временно забыл все остальные слова великого и могучего русского языка.

Выдворенный из собственного кабинета полковник медицинской службы Вдовиченко покинул помещение, унося под мышкой историю болезни какого-то не известного широкой общественности спасителя мира.

– Ну, – сказал генерал Потапчук, когда за ним закрылась дверь, – и в чем ты, Ваня, намерен разобраться?

Иван Яковлевич посмотрел вниз, где дюжий санитар в камуфляжных брюках и высоких армейских башмаках катал по цементной дорожке инвалидное кресло с обряженным в больничную пижаму человеком, и повернулся к окну спиной.