Когда машина скрылась из вида, он вызвал к себе Серго, отдал необходимые распоряжения, а потом открыл сейф и, вынув оттуда, вложил в наплечную кобуру заряженный пистолет.
Федор Филиппович ушел, оставив Глеба в слегка расстроенных чувствах. Сумятица в испытываемых агентом по кличке Слепой ощущениях была вызвана как минимум двумя причинами: во-первых, генерал казался явно недовольным тем, как продвигалось дело, а во-вторых, Глеб его обманул, утаив жизненно важную информацию, и до сих пор не знал, правильно ли поступил, сделав это.
Не знал он и того, зачем, собственно, скрыл от Федора Филипповича свою находку.
То есть при поверхностном рассмотрении дело представлялось достаточно простым. Если бы Глеб рассказал генералу, какая бомба все эти годы лежала, почти ничем не прикрытая, на виду у всех, тот, возможно, похвалил бы его за дотошность и проницательность, а потом приказал бросить чепуху и вернуться к выполнению задания. А сам, еще раз самолично все проверив и убедившись в правоте Сиверова, дал бы делу законный ход, то есть ознакомил бы с его выводами высшие чины милиции и прокуратуры, после чего московским педофилам осталось бы, как и прежде, бояться только закона да мести разгневанных надругательством над их чадами родителей – то есть вещей, которые обычно мало кого останавливают, коль скоро речь идет об удовлетворении прихотей.
По всему выходило, что Глеб промолчал лишь затем, чтобы спасти кровавого маньяка от справедливого возмездия. Непонятно было другое: зачем ему это понадобилось?
Будучи не в силах вразумительно ответить на этот вопрос, Глеб выбросил его из головы: что сделано, то сделано. Ничего не изменится, если он доложит обо всем Федору Филипповичу завтра или, скажем, через неделю. За это время с лица земли может исчезнуть еще кто-нибудь из тех, кому девушка в восемнадцать лет кажется основательно перезрелой, но что с того? Кто-то заходит помочиться в трансформаторную будку, на дверях которой русским языком написано: «Не влезай – убьет!», кто-то бегает через дорогу в неположенном месте, потому что так быстрее и удобнее добираться от дома до табачного киоска, а кто-то играет с судьбой в русскую рулетку на свой собственный лад, выбирая из всех существующих разновидностей секса именно ту, за которую ему могут свернуть шею. И кто виноват в том, что человека, упорно лезущего на рожон, в конце концов убивает током, давит грузовиком или в один прекрасный вечер в гости к нему заглядывает охотник на педофилов?
Кто угодно, только не Глеб Сиверов.
Проводив генерала, Глеб позвонил домой и немного поболтал с Ириной. Как всегда, когда он звонил из своих частых «командировок», голос у жены был бодрый и жизнерадостный – пожалуй, чуточку чересчур жизнерадостный для того, чтобы ее отменное настроение можно было принять за чистую монету. Глеб и не принимал, но и вдаваться в подробности считал излишним: изменить что-либо все равно не представлялось возможным, и вряд ли было бы лучше, если бы Ирина рыдала в трубку, жаловалась на одиночество и донимала его расспросами. Она многое знала и о многом догадывалась, и то, что эта женщина все еще оставалась рядом, служило лучшим подтверждением ее любви – подтверждением, в котором Глеб порой очень нуждался. Однажды он как бы невзначай обмолвился, что уже давно расстался с прежней профессией платного ликвидатора, и она поверила – ну, или сделала вид, что поверила. Больше они этой темы не касались; считалось, что Глеб, хоть и продолжает работать на генерала Потапчука, но уже в ином, официальном, законном, чуть ли не почетном, а главное, практически исключающем угрозу жизни и здоровью статусе.
Кладя трубку, Сиверов подумал, что, если отбросить пустопорожнюю болтовню и заведомую ложь, их пятиминутный разговор легко уложился бы в пару коротких фраз. Она сообщила, что жива, здорова и соскучилась, он поведал о себе то же самое – вот и все, в сущности, что они могли сказать и сказали друг другу, остальное просто не имело значения.
Чтобы вернуться в рабочую колею, он сварил себе еще кофе и закурил новую сигарету. При этом обнаружилось, что пепельницу давно следовало бы вытряхнуть, что и было без отлагательств проделано. За окном уже стемнело; почти полная луна, взгромоздившись на крышу соседнего дома, нескромно заглядывала в мансарду через неплотно прикрытые планки жалюзи. Глеб повернул ручку, поставив планки вертикально, и инопланетяне, чьими базами, если верить некоторым источникам, густо застроена поверхность Луны, остались с носом.
Перелив кофе в выбранную наугад большую чашку, он вернулся за компьютер. Прикосновение к клавише оживило спящий экран. Глеб глотнул кофе и принялся заново, уже в который раз, просматривать краткое изложение обстоятельств, при которых в разное время и в разных местах погибали столичные педофилы.