Слепой. Один в темноте

Срочную службу он прошел в морской пехоте. Выбор наверняка был сознательным, и Глеб его целиком и полностью одобрил: и подготовку получил отменную, и Чечня прошла стороной. Он ведь хотел расквитаться с Вронским, а много ты навоюешь, лежа в цинковом гробу?

Юридический он закончил с отличием, попутно получив звание мастера спорта по боксу (один удар в челюсть, и жертва в отключке, вспомнил Глеб). По работе характеризуется положительно, у начальства на хорошем счету, вот только личная жизнь у парня не сложилась: до сих пор холост, и перемен в этом плане пока что-то не предвидится… «Не понимаю, что им всем надо, – имея в виду женщин, высказался по этому поводу господин прокурор. – Куда они смотрят? Такой парень прямо под носом пропадает!»

Вспомнив девицу в погонах младшего советника юстиции, которая едва не испепелила его взглядом, когда он спросил об Андрее, Глеб подумал, что дело тут, скорее всего, не в женщинах. После того, что сотворил с ним при попустительстве дядюшки покойный адвокат Фарино, парень вряд ли мог чувствовать себя полноценным мужчиной. Полученная в детстве тяжелая психическая травма, развившиеся на ее почве комплексы – словом, высшая психология, темный лес. А в лесу – волки…

В Чечне, к слову, он все-таки побывал – разумеется, в служебной командировке. И Глеб ничуть не удивился, узнав, что ездил следователь Кузнецов в Хасавюрт, где пробыл с августа по ноябрь прошлого года. Ящик стальных дорожных «ежей» бесследно пропал из хранилища вещественных доказательств Хасавюртской районной прокуратуры как раз в этот период, а именно в октябре, и чему тут, в самом деле, удивляться? Парень-то у нас предусмотрительный!

– Там не кефир, – довольно странно отреагировал на сообщение о том, что минуту назад чудом избежал насильственной смерти, следователь Кузнецов. – Терпеть его не могу. Это молоко. Слушайте, кто вы такой? Что вам от меня надо, а?

– Кто я такой, неважно, – терпеливо вздохнул Глеб. – А нужны мне от вас, Валерий Николаевич, всего две вещи…

– Андрей Николаевич, – не моргнув глазом, поправил Кузнецов.

Глеб задумчиво почесал переносицу под дужкой темных очков.

– Сложная ситуация, – пожаловался он. – Вы не хотите, чтобы вас называли Валерием – понимаю, отвыкли, да и ассоциации у вас это имя, наверное, вызывает еще те… А мне трудно называть вас Андреем, потому что следователь Кузнецов – это не вы, а просто пустая оболочка, наподобие пальто или космического скафандра, которую используют по мере надобности. Так как прикажете к вам обращаться?

– Зовите меня Чижом, – неожиданно предложил Торопов.

– Чиж? – Глеб снова почесал переносицу. – Знавал я когда-то опера с такой фамилией. Помнится, он играл в какие-то сложные и опасные игры с одним моим коллегой – ну, вроде того, во что мы с вами сейчас играем. Не знаю, что с ними обоими стало, но, боюсь, и тот, и другой плохо кончили. Это ведь что-то вроде раздвоения личности: надо стрелять, а не хочется, или, наоборот, хочется прикончить гада, а нельзя… Ладно, – будто проснувшись, встряхнулся он, – это к делу, можно сказать, не относится. Так вот, по поводу того, что мне от вас нужно. Первое: не ездите завтра на кладбище. Не надо. Вас там ждут, и в переговоры с вами там никто вступать не собирается: плюнут в затылок из чего-нибудь дальнобойного, с хорошей оптикой, вот и весь разговор.

– Знаю, – сквозь зубы процедил Чиж. – Но за совет спасибо. Разберемся как-нибудь.

– Не надо разбираться, – попросил Слепой. – И вообще, оставьте вы этого Вронского! Его чаша его не минует.

– Кому оставить? – все так же сквозь зубы поинтересовался Чиж.

– Ну, например, мне.

– Прошу прощения, – сказал Чиж. – Я в этой очереди двадцать лет стою, и все двадцать лет первый.

– Придется потесниться.

– Посмотрим.

– Плохо кончится, – предупредил Слепой.

– Все там будем, – пожал плечами Чиж.

– Но спешить-то зачем же?

– А я и не спешу. По-моему, это вы торопитесь.

– Чего и следовало ожидать, – констатировал Глеб. – Экий вы, право, упрямец! Ну не хочется мне в вас стрелять, неужели непонятно?

– Мне ваш череп на комоде тоже ни к чему, – суховато, одними губами улыбнулся Чиж. – Но если подвернетесь под руку, не взыщите.

– Славно поговорили, – фыркнул Сиверов. – Черт с вами, распоряжайтесь своей жизнью, как вам заблагорассудится. Теперь второй момент. – Перегнувшись через Чижа, он открыл бардачок и вынул оттуда плоскую коленкоровую папку с потертой позолотой. Из папки выглядывала похвальная грамота, которая была чуточку больше нее по размеру. – Вот, вам просили передать. За фотографию вы честно заплатили, грамоту не менее честно заработали… В общем, награда нашла героя.

Чиж поочередно разглядывал памятную фотографию и грамоту, водя по ним кончиками пальцев, и по его лицу блуждала задумчивая, грустная улыбка.

– Вот, значит, как вы на меня вышли, – сказал он, наконец, захлопывая папку. – Как Галина Ивановна?

– Не так, чтобы очень, – признался Глеб. – Она умерла. Вернее, убита. Вчера, пока вы были на дежурстве.

– Вы?..