Слепой полет

— Морская радиостанция на Гонолулу, — задыхаясь возбужденно заговорил он, — принимала сигналы бедствия в продолжение трех или четырех часов с Берингова моря…

— А почему же ты не слыхал? — набросился на радиста Барташевич.

— Я принимал Алдан, Хабаровск, Сахалин…

— Это Шахов! — воскликнул Зубов. — Конечно, у него какая-то авария… А ты говорил!.. — прибавил Зубов, с упреком посмотрев на Барташевича.

— Я ничего не говорил, — смущенно ответил тот. — Я только подумал. А мысли всякие — и непрошенные — в голову лезут.

«Лучше смерть с честью, чем бесчестье измены!» — подумал Зубов и сказал:

— Сигналов больше не было. Значит, Шахов погиб в Беринговом море уберегов Северной Америки или на самом континенте.

Зубов и Барташевич опустили головы. После острых волнений наступила реакция. Зубов едва сидел на стуле. Барташевич оперся руками на стол, положил русую голову и сонно сказал:

— Надо послать радио на Аляску… В Америку… В США…

Кто-то хлопнул его по плечу:

— Уснул, что ли? Читай! — Бондаренко положил на стол вечерний выпуск «Уральского Рабочего».

Барташевич вздохнул, словно пробуждаясь от глубокого сна, поднял голову, протер глаза, начал читать и вдруг взволнованно и громко заговорил:

— Он жив! Он еще жив! Летит! Конечно, это снова он, Шахов! — и протянул Зубову газету, в которой была напечатана телеграмма ТАСС из Нью-Йорка о «таинственном болиде».

Нервное напряжение прорвалось у Барташевича смехом:

— Шах королю! Задали мы им загадку… Да и себе тоже, — прибавил он задумчиво и сильно тряхнул головой, выбрасывая снова лезшие непрошенные мысли. — Уж не задумал ли Шахов самовольно довершить кругосветный полет?

— Шахов достаточно дисциплинирован, чтобы не делать таких мальчишеских выходок, — снова возразил Зубов. — И потом, зачем в таком случае ему было посылать сигналы бедствия?

— А почему он замолчал?

Зубов и Барташевич снова посмотрели друг на друга. Если бы оба не были так утомлены и озабочены, они рассмеялись бы — до того комично-обалделыми были их лица.

4. СЛЕПОЙ ПОЛЕТ

Шахов, как и его друзья, снимаясь с аэродрома, не сомневался в удаче полета. Пропеллеры тянули великолепно. З-1 быстро набирал высоту. На потолке тропосферы и даже субстратосферы моторы, благодаря компрессорам, работали безукоризненно, перекрывая запроектированный потолок. Только поднявшись в стратосферу, они начали «задыхаться» от недостатка кислорода и давать перебои.

Но это было явлением нормальным и заранее предусмотренным. Шахов выключил моторы и пустил в ход дюзы. Он полетел быстрее звука и уже не слыхал громовых раскатов взрывов. Лишь при каждом ускорении, — при каждом новом броске вперед, — он чувствовал, как спинка кресла толкает его в спину, при этом сжималась грудь, становилось немного трудно дышать и кружилась голова — реакция кровообращения.

Но сильный организм Шахова легко справлялся с этими легкими недомоганиями. В общем Шахов чувствовал себя хорошо. Сверхскорый полет, сам по себе, был неощутим. В кабине тихо, тепло, светло, воздух насыщен кислородом, который пьянит и веселит, как вино. Ни малейшей качки. Можно подумать, что стоишь на месте. Только подрагивание и склонение черных стрелок на белых циферблатах измерительных приборов говорили об огромной высоте и быстроте полета. На карте черный карандаш в рычажке отмечает курс. В этом слепом полете Шахов чувствует себя спокойнее, чем в обычных полетах. Весело напевает. Смотрит сквозь толстое стекло окна на аспидно-черное небо с яркими немигающими звездами и радужным полотнищем млечного пути. Черная линия уже приближается к Кяхте. Шахов сообщает и об этом друзьям. Радио под рукой. Можно разговаривать, не отрываясь от пульта управления.

Шахов проголодался. Вынимает плитку шоколада и подносит ко рту.

И вдруг чувствует такую невыносимую, режущую боль в глазах, что вскрикивает и закрывает их. «Что такое? Словно сухой горчицы в веки насыпали». С трудом открывает глаза. В кабине совершенно темно. Почему лампочка внезапно погасла? Шахов шарит рукой, находит включатель, поворачивает — темно, поворачивает еще раз — темно. Достает лампу рукой и ощупывает. Горяча. Лампа светит! Значит, он ослеп! Сильнейшие, режущие боли в глазах не прекращаются.

Шахов был летчиком уже второй десяток лет. И в первый раз почувствовал нечто похожее на страх. Нервный клубок застрял в горле, холодок пробежал по спине, задрожали руки.

Что теперь будет с ним? Положим, он сумеет сообщить по радио, но что могут сделать его друзья? Другого стратоплана нет, ни один самолет не поднимется на такую высоту и не имеет такой быстроты полета. На лету Шахова не снять. Хорошо еще, что столкновение невозможно — на такой высоте никто не летает. Он жив, пока летит, а летит— пока хватит горючего, то есть сутки. Снизиться он не может. Никакие аппараты слепому полету не помогут, если сам летчик слеп. И при посадке он неминуемо разобьется вместе с машиной.