Слепой. Приказано выжить

Так возник наряд полиции, который с заката до самого утра кормил комаров под дубом. Утром, перед тем как отправиться на службу, Николай Фомич позвонил в местный лесхоз, представился, не забыв упомянуть свое звание и должность, и договорился о том, чтобы дуб спилили — любым способом, за любые деньги, но только чтобы немедля, сегодня же, чтобы к его возвращению от ненавистного дерева остался только пень размером с обеденный стол. На том конце провода осторожно напомнили, что он, Николай Фомич, лично настаивал на присвоении данному конкретному дереву статуса охраняемого государством природного памятника. Бумаги вот-вот придут, сказали ему, — нам звонили из инспекции и строго-настрого наказали приглядывать, чтобы «генеральский» дуб кто-нибудь не повредил.

Сдержав естественный, но неразумный порыв обложить собеседника семиэтажным матом, Николай Фомич пообещал лично уладить формальности и повторил: плачу, сколько понадобится, но только чтобы к вечеру дуб не торчал над оградой, а, как минимум, лежал. Пусть на том же самом месте, с разделкой и вывозом я никого не тороплю, но чтобы непременно по горизонтали! Чем отличается горизонталь от вертикали, знаете? Ну, вот и превосходно. Так я на вас рассчитываю!

Политику он позвонил уже из машины. Пермяков долго не брал трубку, а когда все-таки взял, в его голосе звучало холодное недоумение, как будто генерал Васильев, верный, незаменимый Мент, был последним человеком на планете, которого он ожидал услышать. Как будто, мать его, уже записал Николая Фомича в покойники и успел благополучно о нем забыть.

Масла в огонь овладевшего им раздражения подлил мотоциклист, который, поравнявшись с генеральской машиной, какое-то время держался рядом и, повернув вправо безликую пластиковую тыкву шлема, смотрел прямо на Николая Фомича сквозь два слоя покрытого густой тонировкой стекла и пластика. Разглядеть что бы то ни было сквозь такую плотную завесу он, разумеется, не мог, но его наглое поведение выводило генерала из душевного равновесия. Дополнительно и очень неприятно его кольнуло то обстоятельство, что на бензобаке мотоцикла красовалась эмблема «БМВ», да и цвет у этого зверя был тот же, что и у вчерашней машины, — черный.

Старательно контролируя эмоции, чтобы Политик ни о чем не догадался по его голосу, Васильев попросил о личной встрече — да нет, пожалуй, не о встрече, а об аудиенции.

— Не знаю, — вяло, будто через не хочу, ответил Пермяков. — Вообще-то, я занят…

— Очень вас прошу, — проникновенно произнес Васильев. — Это очень важно!

— Для кого?

— Для меня, — упавшим голосом признался Мент. — Но и для вас тоже, — одумавшись, добавил он.

При самом плохом раскладе Пермяков мог наотрез отказать или просто повесить трубку. Расклад средней паршивости предусматривал униженное бормотание типа: «Не стреляй, Иванушка, я тебе еще пригожусь!» Но Пермяков, честь ему за это и хвала, избавил Николая Фомича от тягостной необходимости издавать бессмысленный детский лепет, после продолжительной паузы сказав:

— М-да?.. Что ж, давай встретимся. Бывший клуб «Фортуна» знаешь? Приезжай к восьми, там и потолкуем.

«Почему бывший?» — хотел спросить Николай Фомич, но не успел: Политик, не прощаясь, прервал разговор.

Это было уже хоть что-то — не блеск, разумеется, но все-таки и не полный абзац. Николай Фомич опустил руку с телефонной трубкой. По-прежнему ехавший рядом мотоциклист, будто только того и ждал, издевательски сделал ему ручкой, дал газ и пулей унесся в направлении горизонта.

Это было уже чересчур — для Николая Фомича, но никак не для Политика, явно еще далеко не исчерпавшего свой арсенал средств и методов оказания давления на человеческую психику. Некоторое время генерал Васильев невидящим взглядом смотрел в окно, пытаясь понять, каким образом все могло так неожиданно, резко и непоправимо измениться к худшему. Потом машина въехала в город, и вскоре в поле его зрения опять возник черный «БМВ» седьмой серии. Номерных знаков на нем в этот раз не было вообще, но Николай Фомич отчего-то преисполнился крайне неприятной уверенности, что это та самая машина, что преследовала его накануне.

Скорей бы вечер, подумал он тогда. И еще он подумал: дожить бы.

* * *