Слепой. Танковая атака

Мордвинов молча пожал плечами. Сергей Аркадьевич взял со стола армейский «Томпсон» сорок пятого калибра с прямым магазином на тридцать патронов, припал щекой к прикладу и, сощурив левый глаз, принялся палить длинными очередями. От его мишени отлетело несколько щепок, и она постепенно, не вдруг, украсилась созвездием немногочисленных, расположенных с большим разбросом дырок. Пока Кулешов переводил дорогие боеприпасы, Мордвинов смотрел на него с тем непроницаемо-терпеливым выражением лица, которое свойственно матерям маленьких мальчиков в те минуты, когда их чада дают выход избыточной энергии, избивая прутиком куст крапивы или тщетно пытаясь пнуть спокойно сидящую на заведомо недосягаемом расстоянии кошку – снова и снова, раз за разом, не выпуская при этом мамину руку, чтобы не шлепнуться на асфальт.

Затвор «томми» выбросил последнюю стреляную гильзу и лязгнул вхолостую. Кулешов опустил курящийся едким пороховым дымком автомат. Гильза, дребезжа, покатилась по оцинкованной поверхности стола, наткнулась на казенник лежащего наготове «шмайссера», качнулась пару раз и замерла. В наступившей тишине стали слышны обрывки доносящейся откуда-то знакомой с детства бодрой маршевой мелодии:

Но разведка доложила точно,

И пошел, командою взметен,

По родной земле дальневосточной

Броневой ударный батальон!

В кармане у Кулешова, заставив его вздрогнуть, зазвонил телефон. «Уси-пуси, пуси-муси, миленький мой, я горю, я вся во вкусе рядом с тобой…» – послышались из-под кожаного комсоставского реглана слова популярной некогда песни. О том, кто звонит, было нетрудно догадаться по мелодии вызова. Недовольно морщась, Сергей Аркадьевич полез в карман.

– Броневой ударный телефон, – с улыбкой сказал Семибратов.

– Да уж, – невесело улыбнулся в ответ Кулешов, кивнул, извиняясь, и, приложив телефон к уху, отошел в сторону. – Да, Марина, я слушаю.

– А вы что же, – светским тоном обратился Семибратов к Мордвинову, – пострелять не желаете?

– В армии настрелялся, – ответил Анатолий Степанович. Чувствовалось, что ему хочется добавить: «В отличие от вас», – но он воздержался, что делало честь его самообладанию. – Вот что я вам хочу сказать, господин Семибратов, или как вас там…

– Очень хотите? – уточнил Семибратов. – Или можете потерпеть?

– Могу, но не считаю нужным, – прояснил ситуацию Мордвинов. – Скажу как отставной полковник подполковнику, которого с позором уволили из армии: ты слишком торопишь события, приятель. И чересчур много болтаешь для разведчика, пусть себе и бывшего. Если хочешь дельного совета, рекомендую держаться скромнее и ни на минуту не забывать, что я за тобой очень пристально наблюдаю.

Мчались танки, ветер поднимая,

Наступала грозная броня.

И летели наземь самураи

Под напором стали и огня!

– горланили где-то вдалеке репродукторы.

– Спасибо за добрый совет, – меняя в «парабеллуме» обойму, все тем же светским тоном ответил Семибратов. – Отвечу по пунктам. События надо торопить, потому что жизнь коротка, а человек смертен – зачастую, как верно подметил классик, внезапно смертен. А что до болтовни, так болтовня болтовне рознь. Согласись… гм… полковник: болтать о сравнительных характеристиках танковых движков и пушечно-пулеметного вооружения – далеко не то же самое, чем делиться с одними людьми маленькими секретами других. Я говорю далеко не все, что знаю. Как тебе, например, история об учителе, извини за каламбур, истории, которого с позором, как ты выразился, вышибли из школы? Причем вышибли, заметь, не из-за диагноза «начальная стадия шизофрении» и даже не из-за привычки во время занятий развлекать учеников чтением избранных отрывков из «Майн кампф», а из-за того, что вдобавок ко всему этому он еще и начал проявлять повышенный интерес к мальчикам девяти-одиннадцати лет…

Мордвинов молчал. Его костистое лицо под козырьком немецкого кепи закаменело, приобретя сероватый цвет застиранной простыни, на острых скулах, грозя прорвать кожу, играли желваки, зло прищуренные глаза неподвижно смотрели в одну точку. Местный ди-джей сменил пластинку, и теперь из-за правой оконечности земляного вала доносилась одна из многочисленных версий старой песни о погибшем танкисте:

Моторы пламенем пылают,

И башню лижут языки.

Судьбы я вызов принимаю

С ее пожатием руки…

– Прекрати орать, – повернувшись спиной к оставшимся у огневого рубежа спутникам, сгорбившись и прикрывая ладонью телефон, негромко, но с большим напором говорил в трубку Кулешов, – когда ты так верещишь, я просто не в состоянии понять, что тебе от меня нужно…