Слепой. Тропою белого дьявола

Глеб Сиверов спускался на первый этаж в лязгающем, опасно содрогающемся лифте. Кабину в этот раз пришлось делить с пожилой соседкой, которая вела на прогулку свою разжиревшую, тоже далеко не молодую болонку. Соседка, слава богу, уже перестала скалить в фальшивой улыбке вставные челюсти, зато ее псина никак не могла успокоиться: забившись в самый угол кабины, она монотонно рычала на одной ноте, не сводя с Глеба налитых бессмысленной яростью глаз и выставив напоказ желтые от старости клыки.

Наконец кабина остановилась. Сиверов нашел в себе силы пропустить «даму с собачкой» вперед и вслед за ними вышел из лифта. Болонка еще пару раз оглянулась на него, сердито рыча; потом дверь подъезда распахнулась, и собака пулей выскочила во двор, сразу же огласив его истеричным лаем.

Глеб подошел к своей машине. «Москвич», на котором ездил сосед с седьмого этажа, был припаркован как-то криво и чересчур близко – видимо, старый хрыч опять садился за руль в пьяном виде. Сиверов придирчиво осмотрел борт своей иномарки, но ни царапин, ни вмятин там не было. У него возникло странное ощущение: на миг показалось, что все это с ним уже происходило – если не наяву, то во сне. Потом он заметил, что привинченная к переднему бамперу номерная пластина совсем заросла грязью, и полез в багажник за тряпкой.

Он заканчивал оттирать номер, ежась от залетавших за шиворот мокрых снежинок, когда во дворе появилась какая-то машина. «Маркиза, нельзя! Ко мне, Маркиза!» – истошно завопила хозяйка болонки, хорошо изучившая нрав своей питомицы. В ответ послышался истеричный лай; Глеб выпрямился и обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как заходящийся лаем мохнатый комок стремительно метнулся прямо под колеса едущего автомобиля. Водитель, к счастью, попался опытный и не стал тормозить на скользкой дороге, а просто слегка повернул руль, чтобы объехать сумасшедшую зверюгу. Это у него получилось, но без потерь все равно не обошлось, и пострадал, как водится, ни в чем не повинный зевака: заднее колесо машины угодило в заполненную снеговой кашицей выбоину, и Глеба почти по пояс окатило коричневатой ледяной жижей.

Машина проехала мимо; за ней, заливаясь лаем и волоча по слякоти поводок, стремглав пронеслась болонка. Ее хозяйка, переваливаясь, бежала следом, выкрикивая имя своей любимицы голосом не менее пронзительным и противным, чем собачий лай. Напротив Глеба она остановилась и с огромным возмущением произнесла:

– Что же вы стоите? Держите ее!

Сиверов перестал чистить брюки, выпрямился и открыл рот. К счастью, почтенная дама уже поспешила за своей собачкой, и ему пришлось проглотить вертевшуюся на кончике языка грубость. Через некоторое время раздражение улеглось, но Глеб точно знал: злость вовсе не исчезла бесследно, а просто отложилась внутри организма, как никотиновая смола или еще какая-нибудь отрава.

Пробормотав короткое ругательство, Сиверов закурил и вдруг, словно наяву, увидел уходящий прямо к закатному небу каменистый склон и стоящего рядом бородача, с беспечным хохотом палящего куда-то в небо из только что купленного автомата. Он увидел лошадей, осторожно ступающих по крутой горной тропе, услышал монотонное, без слов, пение одного из всадников и вдохнул смолистый дымок его набитой марихуаной самокрутки.

Потом дверь подъезда снова распахнулась, и к нему подошла Ирина.

– Ты еще не прогрел машину? – удивилась она.

– Извини, – сказал Глеб, – завозился.

Он бросил в снег окурок незаметно истлевшей до самого фильтра сигареты, уселся за руль, запустил двигатель и повез жену на работу, стараясь не обращать внимания на неизвестно откуда взявшееся и непонятно к чему относящееся чувство невосполнимой утраты.