Слепой Циклоп (Не буди лихо)

— Я прошу каждого из вас ответить лишь: виновен ли Михаил Румянцев перед обществом, от имени которого мы и призваны осудить или оправдать его? И, если виновен, то каким должно быть наказание? Прошу вас, взгляните на него и ответьте себе — опасен он для каждого из нас? Приняв предложенную господином прокурором форму обвинения, мы приговорим этого мальчика к заключению в крепость или же к каторжным работам… Тем самым подтвердив, что он опасен, и нам, чтобы оберечь себя, следует изолировать Михаила Румянцева от «нормальных», не опасных людей. Например, таких, каким был покойный граф Василий Станиславович Орлов. О! Этот господин был образцовым членом общества, его никто и никогда и не подумал бы отдать под суд. Осудили бы его за изнасилование, если бы Ирина Румянцева решилась открыться? Я не уверен в этом! Зато тот факт, что имя этой женщины было бы навсегда опозорено, у меня не вызывает никаких сомнений. Как говорят в таких случаях? Он обесчестил ее. Ее! Не потерял свою честь, совершив отвратительный животный поступок! Нет! Априори чести лишается женщина. И посмотрите, что мы имеем в результате. Вместо того, чтобы испытывать праведное и совершенно обоснованное презрение к негодяю, его вдова сгорает от стыда, что кто-то узнает о том, как он изнасиловал ее мать, а потом много лет мучил и избивал ее и, как выясняется теперь, собственного сына. Что скажет молва? Бил — значит, было за что! Кто станет вмешиваться во внутрисемейные дела? Кто посмеет посягнуть на святое — одобренную вековой традицией всевластность мужа, старшего в семье мужчины?! Но, похоже, я отвлекся… Итак, необходимо ли нам изолировать Мишу Румянцева? Поднимется ли когда-нибудь его рука для нового убийства? Тюрьма ему нужна или же доброта, чувство безопасности, покой, нормальная семья, любовь? Виновен ли мальчик в том, что его собственный отец, которого он упорно и с отвращением отказывается принять до такой степени, что одно время всерьез собирался перерезать себе вены, оказался, да простится мне резкость выражений, редкостной дрянью?

Александра почувствовала дурноту и с ужасом взглянула на брата, который тут же отвел глаза в сторону.

— Отцы говорят про своих сыновей — плоть от плоти, кровь от крови моей. Так вот юноша стремился выпустить из себя эту кровь, чтобы избавиться от «кровной» связи со своим ненавистным мучителем. Да, Михаил Румянцев виноват, но можем ли мы осудить его? В юридических кругах ходит анекдот, многим известный. Суть его в том, что адвокат в заключительной речи оправдывает подзащитного, ссылаясь на то, что убитый де сам был виновен в том, что его убили. Так вот что вам теперь скажу я — мне не смешно!

Зельдин опустился на свое место и демонстративно сложил в стопку тома дела, тем самым демонстрируя, что для него оно закончено.

— Спасибо, мэтр, — после некоторой паузы произнес коронный судья. — Господин Румянцев, теперь я предоставляю возможность выступить вам.

Юноша неловко встал, постоял, не смея оторвать глаза от пола, потом быстро обвел зал взглядом, исполненным такого отчаяния и страха, что от него становилось физически больно, и произнес:

— Я готов ко всему, что вы решите в отношении меня. Простите, но я не могу…

Юноша рухнул обратно на скамью.

— Вы закончили, господин Румянцев?

Миша в ответ лишь затряс головой.

— Что ж, господа присяжные заседатели! Вручая вашему старшине опросный лист, я обязан по закону изложить вам, во-первых, существенные обстоятельства дела, подлежащего вашему рассмотрению, во-вторых, законы, относящиеся к определению свойства того преступления, в котором обвиняется подсудимый, и, наконец, в-третьих, общие юридические основания к суждению о силе смягчающих обстоятельств, могущих повлиять на принятие вами решения. Сущность настоящего дела состоит в следующем…

Плужников принялся кратко и четко излагать то, что произошло в ночь убийства, а затем и последующие события, которые выявило следствие. Это заняло достаточно времени, чтобы Миша немного пришел в себя и поднял голову, послав Александре взгляд, который и ободрял, и извинялся одновременно.