Слепой. Живая сталь

Шедший последним с незажженной сигаретой на губе Сердюк остановился, помедлил секунду, а потом молча развернулся на сто восемьдесят градусов и, постепенно убыстряя шаг, заторопился обратно к танку.

– Вот козлы-то, – сказал Сумароков идущему рядом Гриняку.

– Хлеба и зрелищ, – проворчал тот. – С одной стороны, оно, конечно, правильно. А с другой – пусть сами туда лезут, если охота.

За этим обменом пренебрежительными репликами отряд не заметил потери бойца. Лишь остановившись на краю бетонированного окопчика, Сумароков обернулся и обнаружил, что Сердюка с ними нет.

– Что делает, дурак! – с огромной досадой воскликнул он. – Санька, а ну, назад! Вернись, я все прощу!

Сердюк уже вытаскивал из водительского люка манекен, действуя при этом так энергично, что пластмассовая голова в танковом шлеме оторвалась и осталась у него в руках.

– Лови! – крикнул Сердюк одному из солдат и бросил голову ему.

По-русски солдат не понимал, но ситуация не допускала двоякого истолкования. Сделав рефлекторное хватательное движение, он поймал – увы, не совсем то, что надо: в полете шлем свалился с пустотелой скользкой головы манекена, отчего та уподобилась разделяющейся боеголовке, солдат схватил шлем обеими руками, а пролетевшая мимо голова, кувыркаясь, покатилась по песку. На гостевой трибуне засмеялись: генералы или нет, эти люди были латиноамериканцы и ценили юмор именно такого сорта.

Сумароков сделал движение в сторону танка, но Гриняк удержал его, поймав за рукав.

– Не надо усугублять, Гриша, – сказал он. – Ни черта ему не сделается, а потом, без чужих глаз, я этому ухарю лично пыль с ушей отряхну.

– Главное, чтобы уши при нем остались, – мрачно проворчал Сумароков и спрыгнул в окопчик.

Солдаты подобрали выброшенный Сердюком из люка манекен, и джип, набирая скорость, заторопился прочь от замершего на месте с неработающим двигателем танка. Люк механика-водителя плавно закрылся. Александр Андреевич Горобец стоял на трибуне, нерешительно вертя в руках пульт заложенного в отсеке с боекомплектом радиоуправляемого взрывного устройства, и мысленно на все лады костерил и себя, и Сердюка и, в особенности, сеньора Гомеша, которому приспичило подсыпать в пресноватый, по его мнению, демонстрационный показ перчику, поставив на карту человеческую жизнь. Проводимые конструкторами автомобилей краш-тесты доказывают, что ремни и подушки безопасности могут спасти водителя и пассажиров во время аварии. Могут спасти, а могут и не спасти, и никто, пребывая в здравом уме, не посадит за руль обреченной на скорую встречу с бетонной стенкой машины живого человека.

– Прошу, – приняв решение, которое даже ему самому представлялось весьма сомнительным, сказал он и довольно невежливо сунул пульт в руки генералу Моралесу.

– Подумайте хорошенько, Алехандро, – вкрадчиво предложил тот, почесывая антенной пульта левую щеку. – Может быть, не стоит рисковать?

Горобец открыл рот, чтобы ответить: да я бы не стал, но кто платит, тот и заказывает музыку, – как вдруг сеньор Алонзо без предупреждения нажал большим пальцем на красную кнопку. Возникла секундная пауза, показавшаяся Александру Андреевичу долгой, как вечность, а потом танк взорвался, разлетевшись на куски – так, по крайней мере, это выглядело со стороны. Серия почти слившихся воедино мощных взрывов сотрясла ущелье, машина полностью скрылась в облаке дыма и пыли; выбитые заслонки, дымясь и кувыркаясь, взлетели в воздух, и это рвущееся к небесам железо усиливало иллюзию того, что танк разнесло в клочья.

Потом пыль осела, дым развеялся, и все увидели танк. Он еще дымился, из оставшихся на месте вышибных заслонок отверстий в корпусе лениво валили желтовато-серые клубы. Люк механика-водителя открылся, и оттуда показалась голова в танковом шлеме.

– Вот это пукнул дедуля! – сказал Сердюк, но его никто не услышал, в том числе и он сам.

Танк завелся, выстрелив черным дымом из выхлопных труб, как ни в чем не бывало, тронулся с места и, описав лихую дугу, направился к окопчику, чтобы взять на борт укрывшихся там членов экипажа. На гостевой трибуне аплодировали. Генерал Моралес, с дымящейся сигарой в одной руке и стаканом в другой, благосклонно кивая, сказал Горобцу:

– Великолепно! Это было воистину незабываемое зрелище, Алехандро. Вы прекрасно поработали.

– Спасибо, генерал. Но не стоит петь дифирамбы. Мы всегда работаем так, потому что нашу работу, как, собственно, и любую другую, нужно или делать хорошо, или не делать вовсе. Нам еще работать и работать, и…

– Увы, – перебил его Моралес. – Вы ошибаетесь, амиго. Ваша работа здесь окончена, и, как ни жаль с вами расставаться, должен сообщить, что ваш рейс вылетает в Москву завтра утром.

– Но мой контракт…

– Ваш контракт расторгнут, Алехандро. Расторгнут автоматически, в связи с тем, что договор между нашими странами признан недействительным.

– Что?!

– Он противоречит нашему законодательству, амиго. Его подписание было незаконным, и нам, как, полагаю, и вам, еще предстоит разобраться, каким образом и по чьей вине это произошло.