Я плеснула в стакан воды из пятилитровой бутылки и с жадностью выпила: меня вдруг одолела сильнейшая жажда. Одним стаканом её утолить не удалось, и я выпила залпом второй. На третьем меня осенило: слишком уж эта жажда странная, она не может быть естественной. Не иначе, это фокусы доктора Якушева, стоявшего у меня за спиной и буравившего меня взглядом. Ответь ему тем же, пропищал бдительный будильничек. Я на секунду закрыла глаза, ощутив под диафрагмой пульсирующий комок воли, а спиной почувствовав лёгкий холодок. Обернувшись, я в упор выстрелила в доктора Якушева взглядом, а потом быстро перевела его на вазочку с печеньем: пусть он почувствует голод такого же свойства, что и моя жажда. Наши взгляды были скрещены, как клинки, а рука доктора Якушева сама потянулась к печенью. Он съел подряд три штуки, а на четвёртой остановился и рассмеялся.
– Великолепно… В тебе скрыт огромный потенциал. Ты сама не знаешь, кто ты есть!
Он ослепительно улыбнулся, а потом положил на стол свою визитку.
– Вот мой телефон – на всякий случай, если ты захочешь узнать об этом больше. Где находится мой кабинет, ты знаешь. Ну всё, больше не буду отнимать у тебя время. Когда Альбина перезвонит, пожалуйста, подойди к телефону, не заставляй её волноваться. Всего доброго.
Я проводила его, и на прощание он ещё раз улыбнулся. Пробормотав «до свиданья», я закрыла за ним дверь.
В его улыбке было что-то от Воланда.
Между тем мясо в кастрюле уже кипело, и я убавила огонь, машинально взглянув на часы. Было три сорок. Я принялась чистить картошку, морковь и лук, размышляя над словами доктора Якушева: «Ты сама не знаешь, кто ты есть». Кто же я есть?
Альбина не перезвонила – она примчалась сама. Когда заверещал домофон, я как раз резала картошку кубиками, и нож, соскользнув, порезал мне палец. Сунув пораненный палец в рот, я бросилась снимать трубку.
– Родная, это я, – услышала я знакомый голос. – Пожалуйста, открой, впусти меня!
Я нажала кнопку открывания двери. На лестнице слышались шаги, а я уже поворачивала в замке ключ, чтобы впустить высокую фигуру в чёрном кожаном пальто с широким ремнём и в чёрных лакированных сапогах. Едва переступив порог, она протянула ко мне руки в тугих кожаных перчатках:
– Утёночек!
Обняв её и прильнув к ней всем телом, я сделала Рюрику знак, чтобы он оставил нас вдвоём, но он ждал распоряжений от хозяйки.
– Альбина Несторовна, разрешите идти?
– Иди, – отозвалась она рассеянно.
На кухне булькала кастрюля и лежала недорезанная картошка, но мне было сейчас не до супа: мы с Альбиной слились в прихожей в жарком поцелуе.
– Если бы не Андрей Фёдорович, не знаю, достучалась бы я до тебя или нет, – вздохнула она.
Меня пробрал по спине холодок. «Ты сама не знаешь, кто ты есть», – отдалось эхом в ушах. Я зябко прильнула к Альбине.
– Аль, – прошептала я. – Этот твой доктор Якушев – Мефистофель какой-то. Я его боюсь.
– Якушев – Мефистофель? – засмеялась она. – С какой стати?
– Самый настоящий, – сказала я. – Это он только с виду добрый. У него взгляд – мороз по коже! По-моему, он умеет подчинять людей своей воле.
– Да что ты говоришь, моё солнышко! – с непритворным недоумением проговорила Альбина. – С чего ты это взяла, глупенькая?
– Пойдём на кухню, расскажу, – сказала я.
Альбина сидела у стола, а я резала картошку и лук, тёрла морковь и рассказывала, подробно останавливаясь на своих странных ощущениях. Альбина молча слушала, поблёскивая голенищем лакированного сапога, а потом поймала моё запястье, сжала его и сказала ласково:
– Ласточка моя, Андрея Фёдоровича не нужно бояться. Вполне возможно, что он обладает необычными способностями, но он направляет их в доброе русло. Он помогает людям.
– Возможно, и помогает, – сказала я, высыпая лук с морковью в сковородку. – Но только в нём есть какая-то жуть. С виду он этакий добренький дядечка, а как глянет – кровь в жилах стынет! Он сказал: «Ты сама не знаешь, кто ты есть». Что он имел в виду?
Альбина улыбалась, поворачивая за мной лицо, как подсолнух за солнцем, будто бы следя за моими передвижениями по кухне незрячим взглядом.
– Я тебе скажу, кто ты есть, милая. Ты ангел, которого мне послали небеса, когда я уже отчаялась и потеряла надежду. Если ты меня покинешь, я умру.
Не знаю, отчего у меня снова выступили слёзы – от чувств или от лука. Расцеловав голову и лицо Альбины, я пошептала:
– Аля, я очень тебя люблю.
Следующие десять минут были посвящены заправке супа. Я крутилась на кухне, как белка в колесе, хлопая дверцами шкафчиков, дверцей холодильника, включая и выключая воду, громыхая сковородой в мойке, а Альбина с улыбкой слушала звуки моей суеты. Я спросила:
– Тебе не скучно?
– Нет, – качнула она головой. – Я счастлива, просто потому что ты рядом. Мне хорошо, тепло и уютно. – И добавила, потянув носом: – Вкусно пахнет. Что ты готовишь?
– Всего лишь куриный суп с вермишелью.
Когда суп был готов, мы съели по тарелке, потом выпили чаю, и Альбина предложила:
– Может, ко мне?
– Я только напишу записку и оденусь, – сказала я.