Слепые души (СИ)

 Не знаю, почему, но я всё-таки отвечаю. Язык еле ворочается в моём пересохшем рту.

 – Да…

 Её голос:

 – Настя, это ты?

 – Да, Аля, это я…

 – Что у тебя с голосом? Тебе плохо?

 Я не могу говорить. Оттого, что я вдруг услышала её голос именно сейчас, на глаза наворачиваются слёзы, в горле невыносимо саднит. Безумно хочется плакать. Ведь я люблю её. И она сказала, что тоже любит меня.

 – Настенька! Почему ты не отвечаешь на звонки? Я беспокоюсь… Как ты, как себя чувствуешь?

 Я говорю правду:

 – Паршиво…

 – Настя, у тебя голос такой, будто ты после наркоза! Что с тобой?

 – Не знаю, наверно, это из-за таблеток…

 – Каких таблеток? Господи, малыш, чего ты наглоталась?!

 – Да нет, я уже… Уже… – Не могу построить из слов нормальное предложение. То ли слова забыла, то ли грамматику.

 – Настенька, жди меня, я буду у тебя через полчаса!

 Я хотела сказать, что уже выблевала все или почти все таблетки, но она уже разъединилась. Сердце сжимается от пронзительного: я люблю. Я сижу на кухне на подоконнике, смотрю на слякоть и грязь, на остатки золотого убора на оголяющихся ветках, на суетливо мелькающие по дороге туда и сюда машины, на серое небо, а сердце тепло и мучительно ноет: я люблю. Нож забыт на краю ванны, вода остыла, а я сижу, спасённая, жду и люблю её.

Глава 2

 Показав мне в первый день знакомства свои рубцы под тёмными очками, Альбина, по всей вероятности, испытывала меня. Затем было испытание ромашкой и телефоном, которые я успешно прошла, но это было ещё не всё. Через три дня было испытание париком.

 В течение всех этих трёх дней я ни на минуту не переставала думать об этом странном происшествии, которое привело к ещё более странному знакомству. Среди моих знакомых ещё никогда не было людей, подобных Альбине; более того, она была, скорее всего, уникальна в своём роде. Мои представления об образе жизни слепых инвалидов оказались ошибочными: оказалось, они вовсе не обязательно должны были безвыходно сидеть дома, а могли и разъезжать в роскошных джипах с водителями-«шкафами», и иногда в их власти было обеспечить доступ в кабинет врача бесплатного учреждения без страхового полиса силой шуршащих бумажек, вложенных в паспорт. И я даже не подозревала, что иногда бывает достаточно только звука голоса, чтобы почувствовать: это твой человек. Но вот странность: это оказалась женщина, да ещё и слепая.

 Так о чём я? Ах, да, испытание париком. Звучит странно, но, тем не менее, слово «парик» здесь имеет своё прямое и единственное значение – накладка из волос. В семь часов вечера раздалась мелодия телефонного звонка, а на экране высветилось «Альбина». Не скажу, что я не поверила своим глазам, но по моей коже пробежал лёгкий холодок волнения, когда я прочитала это имя. «Встретимся», – облетел последний лепесток ромашки, и я сказала:

 – Да.

 Низкий, прохладный и щекочущий, как ледяная минералка, голос сказал:

 – Настенька... Привет. Это я... Если помнишь.

 Странно предположить, что я могла забыть её джип, её Рюрика и её ромашку, предсказавшую нам новую встречу. И было бы ещё более странно, если бы я, услышав её голос, моментально выдала в ответ что-нибудь остроумное и приятное. А выдала я следующее:

 – Спасибо за персики... Очень вкусные.

 – А конфеты? – тут же поинтересовалась она с явно слышимой в голосе улыбкой.

 – И конфеты тоже, – сказала я.

 Она сказала:

 – Ну, вот мы и снова разговариваем. Знаешь, а я очень боялась тебе звонить.

 – Почему это? – удивилась я. Она не производила на меня впечатление робкого человека.

 – Сказать откровенно? Я боялась, что ты пошлёшь меня подальше, – ответила Альбина.

 – Отчего же? – засмеялась я. – После такого вкусного подарка просто невозможно послать кого-либо.

 Она, по-видимому, тоже улыбнулась.

 – Я рада это слышать. Ты сейчас не слишком занята?

 – Да ничем особенным я не занята, – ответила я.

 Через час мы встретились в центральном парке. Она сидела на одной из ближайших к входу скамеек под освещёнными вечерним солнцем высокими старыми елями. Рюрика поблизости не было, Альбина была одна и держала на коленях букет сирени. На ней был белый костюм мужского покроя и светло-бежевые мокасины, а каштановое каре её волос золотилось в солнечном свете. Чёлка и тёмные очки скрывали две трети её лица, и в линии её шеи и подбородка было что-то трогательно беззащитное, отчего хотелось подойти и обнять её. Однако обнять её я не решилась, а просто взяла за руку и сказала:

 – Это я.

 – Я знаю, – улыбнулась она, приподнимая лицо.

 Она встала, не выпуская моей руки, и несколько секунд мы стояли так, чувствуя тепло ладоней друг друга, и это пожатие было интимнее поцелуя и даже близости. Она вручила мне букет сирени, а я сказала:

 – Отлично выглядите. Белое вам идёт.

 – А тебе идёт быть молодой и прекрасной, – ответила она.