Слепые души (СИ)

 Тишину майского позднего вечера нарушает звонок домофона. Я делаю телевизор тише и озадаченно иду в прихожую. Может быть, это Диана? Но Диана сначала позвонила бы и предупредила, что приедет, а Костя вряд ли пришёл бы так поздно – в двенадцатом часу.

 – Настя... Настя, – слышу я голос в трубке.

 Кажется, это уже было. Я открываю дверь и впускаю Нику. Переступив порог, она прислоняется спиной к стене и смотрит на меня, то и дело прищуриваясь, будто плохо меня видит. В пакете у неё что-то стеклянно звенит. Я чувствую от неё запах, и меня бросает в холодный пот. Да, это было. Всё как в тот раз.

 – Ника, что случилось?

 Она странно улыбается и гладит меня по щеке.

 – Нет... Нет, не бойся. Не бойся, я никого не убила. Просто нажралась, как свинья. Мамка дала мне денег на новую одёжку, а я... пропила их. – Она открывает пакет и показывает три стеклянных бутылки пива. – Вот такая я сволочь, Настёнок. И беспросветно тебя люблю. Умираю, люблю тебя.

 Ошарашенная её неожиданным приходом, да ещё в таком состоянии, я не могу вымолвить ни слова, а она, щекоча мне лицо дыханием, шепчет, как одержимая:

 – Люблю... Люблю тебя...

 Я в растерянности: что с ней делать? Ясно одно: отпускать её нельзя, я не повторю той ошибки. Обняв её за плечи, я бормочу:

 – Ника, пойдём... Присядь, отдохни.

 Обнажив зубы в жуткой улыбке, она говорит:

 – Спасибо, уже насиделась...

 Я всё-таки тащу её в комнату и чуть ли не силой водворяю на диван.

 – Так, ложись и спи, – приказываю я довольно жёстко. – Чтобы к утру проспалась и стала человеком!

 – Хорошо, Настенька, я лягу, – бормочет она. – Только если ты ляжешь со мной...

 – Об этом не может быть и речи, – отвечаю я.

 Она неожиданно проворно для своего состояния поднимается с дивана, на который я её такими усилиями затащила.

 – Тогда мне здесь делать нечего.

 Это всё было, сотни раз было – с отцом. Проклятая водка, гори она вся синим пламенем! Во мне мучительно поднимается что-то тяжёлое, как раскалённая каменная глыба.

 – Я сказала, ты никуда не пойдёшь! – срываюсь я. – Останешься здесь и проспишься, и не смей со мной спорить!!

 Да, всё это было, я часто так орала на выпившего отца, но он мне никогда не отвечал, а Ника и не думает молчать.

 – А ты не смей на меня орать, сука! – кричит она с перекошенным лицом.

 Влепив ей пощёчину, я убегаю на кухню. Белая пелена ужаса  на миг застилает мне глаза, сердце как будто опустили в жидкий азот, а кишки превратились в студень.

 – Настя... Настя, Настенька! Прости... Прости, родная... Я дрянь, я сволочь... Я люблю тебя.

 Держа моё лицо в горячих ладонях, она почти касается меня губами, но не целует. Её веки опущены, ресницы дрожат, она дышит мне в лицо запахом алкоголя, столь ненавистным мне, от которого в душе поднимается давняя боль. Заорать, ударить её, выгнать? Нет, нельзя, иначе она снова что-нибудь натворит. Любой ценой не допустить этого – любой! Я прикладываюсь ртом к её губам, и она яростно впивается, душит меня, прямо-таки вгрызается в меня, так что даже наши зубы стукаются друг о друга.

 – Пожалуйста, не уходи никуда, – шепчу я. – Я пересплю с тобой, если хочешь. Пойдём на диван...

 Возбуждённо дыша, она развязывает пояс моего халата, а я увлекаю её в комнату. Раздвигаю диван и стелю постель, мягко осаживая её неуклюжие домогательства.

 – Подожди, Никуля... Сейчас. Ты пока ложись, а я сейчас приду.

 – Куда ты? – встревоженно спрашивает она, обвив рукой мою талию. – Не уходи!

 Я глажу её по стриженой голове, мягко снимаю её руку с талии.

 – Не волнуйся, я в ванную. Я скоро. Пять минут.

 Яростный поцелуй-укус, и она говорит:

 – Ладно, пять минут... Я жду.

 Но я не спешу: не пять минут, а двадцать пять я нахожусь в ванной, тщательно моюсь, а потом ещё и сушу волосы феном. Когда я возвращаюсь, Ника уже спит, даже не раздевшись. Укрыв её одеялом, я ухожу в свою комнату и ложусь в постель.

 Конечно, я долго не могу заснуть – какой уж тут сон! Что-то похожее на дрёму всё-таки подкрадывается ко мне около трёх часов ночи, но дверь моей комнаты открывается, и я слышу тихие шаги. Затаившись, я жду, что будет, и лицо мне щекочет шёпот Ники:

 – Настенька, ты спишь?

 Я не отзываюсь, притворяясь спящей, и она, опустившись возле моего изголовья на колени, склоняется надо мной и гладит по волосам.

 – Ну, спи, спи, родная... Спи, моя маленькая. – Нагнувшись ниже к моим губам, она очень осторожно и нежно меня целует – тихонько, самыми кончиками губ.

 И так же тихо, как вошла, она выходит.

 В пять утра мы обе уже не спим – пьём кофе на кухне. У Ники виноватый и хмурый вид, но я не говорю ей ни слова упрёка. В тишине тикают часы, за окном утренняя синева, на столе стоит блюдце с печеньем и бутерброды с колбасой. Я пододвигаю Нике блюдце, а она ловит мою руку и накрывает своей.

 – Насть... Прости.

 У меня вырывается вздох.

 – Ника, я просто боюсь за тебя... Если ты будешь так себя вести...

 Нахмурив брови и качнув головой, она перебивает:

 – Не надо нравоучений, Настя. Я и так знаю, что умру не своей смертью.

 – Знаешь? – содрогаюсь я. – Откуда ты можешь это знать?

 – Мне нагадали, – щурится она с усмешкой.

 – На кофейной гуще? – хмыкаю я.