Слепые души

Недоумевая, когда Диана Несторовна успела рассказать Альбине о случившемся, я жалела о том, что так разоткровенничалась с ней об истинной причине, по которой я решила оставить Альбину. Вполне могло статься, что она и это разболтала: уж очень её волновало всё, что касалось меня и Альбины. Альбина звонила ещё несколько раз, но я не ответила.

Между тем прошёл уже час с тех пор, как отец ушёл в магазин, хотя это должно было занять не более десяти минут. Я начала беспокоится и жалеть, что сама не пошла за проклятым пивом, — тогда отец был бы дома, и мне не пришлось бы тревожиться за него. Что могло случиться? Я терялась в догадках, а время шло.

* * *

Я всё пытаюсь проснуться, но никак не получается: видно, это происходит всё-таки наяву. Наяву был звонок из милиции, наяву незнакомый, сухой голос спросил, кем мне приходится Головин Пётр Иванович, а после моего ответа сказал, что мне нужно прийти на опознание.

Чтобы дойти до магазина, и дорогу-то переходить было не нужно, но какой-то бес потянул отца туда. И, видимо, тот же бес нарочно подослал в этот момент серебристый «форд» на большой, недозволительной для городских улиц скорости. Сбив моего отца, машина умчалась и как в воду канула, а мне пришлось ехать на опознание.

Я даже знаю, как зовут этого беса. Это был Якушев.

Денег на похороны дал брат (он живёт отдельно со своей семьёй, и мы нечасто общаемся). Проклятая полторашка пива стоимостью в шестьдесят рублей обернулась гораздо большими расходами. Брат также спросил, нуждаюсь ли я в средствах к существованию, и фактически я в них нуждалась, но соврала. Я сказала, что у меня есть работа, хотя к тому моменту у меня её ещё не было.

Я сижу на диване, обхватив колени руками, и пытаюсь проснуться от этого затянувшегося кошмара, а Диана Несторовна курит на балконе. Мы разговариваем через открытую дверь — точнее, говорит Диана Несторовна, а я только отвечаю «да», «нет» и «не знаю».

— Почему ты ничего не сказала, лапушка? Мы с Алькой помогли бы.

— Не знаю…

— Как ты себя чувствуешь? Головка прошла?

— Да.

— Тебе что-нибудь нужно? Не стесняйся, скажи.

— Нет, спасибо.

В квартире пусто и тихо. Тапочки отца стоят в прихожей, как будто он должен скоро вернуться с работы, но он уже не вернётся. Не вернётся…

— Настя, Настя! Ну, ну… Всё, всё. Тихо. Я с тобой.

Сигарета брошена вниз с балкона, руки Дианы Несторовны обнимают меня. Объятия крепкие, почти мужские, с лёгким ароматом табака и туалетной воды. В них моя истерика, всколыхнувшись, быстро стихает.

— Надо держаться, золотце.

Держаться? Но для чего? И где взять силы, когда меня душит глухая безысходность, когда надо мной нависла страшная чёрная тень в полнеба — тень Якушева?

— В общем, так, лапушка. Даю тебе два дня на то, чтобы успокоиться и привести себя в относительный порядок, а на третий ты выходишь на работу.

Я в шоке: какая ещё работа? Кто и когда меня устроил? Ведь не было ни собеседования, ни ознакомления с рабочими обязанностями!

— На складе нужен помощник. Думаю, ты справишься.

— Но я…

— Ничего, освоишься на месте. Галя тебе растолкует, что к чему. Оклад — семь пятьсот, уж не обессудь. Но регулярно, без задержек. Со временем посмотрим — может, найдётся для тебя что-нибудь и получше. У тебя два дня, голубка. В среду к восьми ноль ноль подойдёшь ко мне — ты знаешь, где это. Просьба не опаздывать.

Вот так Диана Несторовна, что называется, «взяла меня в оборот» — я даже пикнуть не посмела.

В сумерках шелестит дождь, но я ему не рада: этот звук надрывает мне душу своей мокрой печалью. Я одна дома, и теперь, наверно, так будет всегда. Даже не представляю, как я это выдержу: это всё равно что переплыть кролем океан — нереально. Больше всего сейчас мне хотелось бы прижаться к Альбине, но её со мной нет: я сама прогнала её. Пустота, холод и отчаяние — я как будто в космическом пространстве, бесконечном, уходящем бездонно во все стороны.

В полночь звонит телефон, и у меня от жути приподнимаются все волосы на теле. Я знаю, кто это, и знаю, что если я не отвечу, он будет звонить снова и снова, пока не сведёт меня с ума. Я прикладываю аппарат к уху.

— Я предупреждал тебя, Настя, — втекает в мой мозг ненавистный голос. — Я говорил, что ты горько пожалеешь, и это сбылось. Жалко папу? О чём я спрашиваю — конечно, жалко… Я чувствую твою боль, она безмерна. Соболезную тебе, дорогая. И надеюсь, что ты одумаешься и примешь моё предложение. Да, моя надежда ещё теплится.

Ярость захлёстывает меня, как волна цунами.

— Слушай сюда, сатанинское отродье! — Кажется, он на том конце линии ухмыляется. — Возвращайся туда, откуда ты выполз, мерзкий выродок, потому что срать я хотела на все твои предложения! И все свои надежды ты можешь засунуть себе в свою паршивую задницу, ублюдок!

Он укоризненно цокает языком.

— Ай-ай-ай, Настенька… Боюсь, это было несколько грубовато. Не пристало такой умной, красивой девушке выражаться подобными оборотами. Но я не обижаюсь, нет. Я понимаю твои чувства. Будем считать, что ты этого не говорила, а я не слышал.