Слепые идут в Ад

– Красиво рвануло! Это башня. – закончив свои восторги, Эйб продолжал. – Понимаете, Лагер, Антихрист должен прийти в мир и быть повержен. Тысячелетиями все силы тьмы трудятся для того, чтобы предотвратить его поражение в этом предпоследнем бою. Их усилия бесплодны, но, – в голосе Абрахама зазвучало раздражение, – дело в цене, которую придется платить за победу. Это местечко было создано очень давно и, к сожалению, благодаря моей собственной глупости. Ляпис Эксилис лег в основу долины, его магическая сила была так велика, что даже волны Потопа не смогли покрыть этих гор. Здесь обосновалось целое гнездо детенышей Сатаны. Они подыскивают подходящие для выполнения миссии Антихриста души, скрывают их, тщательно обучают и выбирают достойнейшую – самую сильную, самую грязную, самую твердую в своем служении злу. Время от времени дьявол напускает своих приверженцев то на одну, то на другую часть света, устраивая своеобразное царство Антихриста в одной, отдельно взятой стране. Там живые завидуют мертвым, там отрабатываются приемы и методы борьбы, которыми Антихрист будет действовать, когда захватит власть во всем мире. Иногда соперников стравливают, чтобы понять, кто из кандидатов больше подходит для выполнения великой черной миссии. В этом ключ и причина последней войны. Когда время малых царств зла проходит, здесь осмысливается накопленный опыт. С каждым годом знания адептов темного пути все шире, отбор душ все жестче, справиться с ними все труднее.

Эйб помолчал.

– Уничтожив Ляпис Эксилис со всей его магической силой, мы выбили у них почву из-под ног. Их убежище разрушено.

– И что теперь? – подавленно спросил я.

– Что? – удивился Эйб. – Второго такого местечка Сатана простым движением брови сделать не сможет. Одна магическая защита создавалась здесь веками и усилиями сотен поколений приверженцев черной веры по всему свету. Первый этап мы выиграли – Антихристу больше негде скрываться и он вынужден теперь прийти в мир.

Эйб помедлил.

– Раньше, чем рассчитывал. Недоученным. Недоделанным. Может, это вообще будет не лучшая душа из колоды возможных. Да к тому же с таким предродовым потрясением! Нет, мы хорошо потрудились.

Я подавленно молчал.

– Что прямо теперь? – наконец выговорил я.

– Ну-у. – уклончиво протянул Шлиссенджер. – Может, и не прямо. Не мне решать. Но одно могу точно сказать: скоро. По небесным меркам, конечно скоро, не по земным.

Его голос стих. Больше я ничего не слышал. Тяжелое оцепенение охватило меня. Картина разрушений перед глазами погасла, и я словно провалился в бездонный колодец.

Когда я очнулся, слабый ветер шевелил волосы на моей голове. Все вокруг было занесено снегом. Чуть поодаль, внизу, под высокими сугробами еще виднелись верхние камни ворот. Я взглянул на долину. Безмолвный, совершенно дикий пейзаж простирался там, где еще вчера виднелись черная башня и множество храмов. Лишь по смутно знакомым очертаниям отдаленных горных хребтов можно было догадаться, что я нахожусь в той же самой местности.

Я с трудом поднялся на ноги и огляделся. Можно было идти, все равно куда, можно было лечь и умереть прямо здесь. Я выбрал первое.

Следующий день и ночь были для меня, быть может, самым тяжелым испытанием в жизни. Я остался один. Совершенно один, среди давящих своим безмолвием и бесконечностью гор. Голос Шлиссенджера больше не посещал меня. Я не знал, куда идти и не задавался этим вопросом. Я ощущал себя покинутым, забытым в этой глуши. Казалось, колесница сильных мира со всеми их делами и заботами промчалась мимо, ветер, поднятый ею, обдал меня, и вот я стою в пыли, никому не нужный, цепляющийся за жизнь человек.

Глубокий снег доходил мне до коленей. Временами я проваливался в него по пояс, обжигая руки колючими иглами. Голод мучил меня до приступов дурноты. Я вдруг осознал, что не ел больше двух суток. Временами силы оставляли меня, и я в изнеможении ложился на землю с мыслью, что больше не встану. Голова начинала кружиться, в ушах звенело и перед моими глазами возникали странные картины.

Я видел толпы людей с повозками и мулами, навьюченными скарбом. Они вереницей двигались по горным дорогам, поднимая шум и скрип. Ржали лошади, плакали дети. Но стоило мне протянуть руку или закричать, как видение исчезало.

Иногда мимо меня по горным склонами над пропастями проносились страшные железные птицы, выдыхавшие пламя. Они могли уничтожить караваны беженцев: я видел разорванного пополам верблюда и тележку с безруким возницей, оползавшую с кручи – но мне не причиняли никакого вреда.

Однажды над камнем, под которым я лежал, раздался шум, и, с трудом оторвав от земли голову, я увидел нашего бывшего проводника Тохто. Он сидел на вершине валуна, сложив за спиной перепончатые, как у летучей мыши, крылья и с жадностью обгладывал чью-то мертвую руку.

– Узнаешь? – спросил он, повертев у меня перед носом костяшкой. – Все пхилинги кончают так.

Я с ужасом понял, что на указательном пальце руки надет перстень лорда Карригана.