– Я поначалу решила, что предстоит очередное тягостное объяснение, – сказала графиня. – Но нет… Да он и выглядел прямо-таки незнакомым – осунувшийся, небритый, весь в дорожной пыли, не то что грустный, а прямо-таки угнетенный… У него была с собой кожаная укладка для бумаг, довольно тяжелая на вид… Ни о каких чувствах и речи не заходило. Он попросил… да что там, он форменным образом умолял взять его бумаги на сохранение. «Ради всего святого…» И так далее… Он, право же, готов был умолять на коленях… – графиня тихонечко вздохнула. – Мне стало его попросту жалко, он был в таком виде… Я велела принести келимаса, он его пил почище, чем сейчас вы… Сказал, что эти бумаги невероятно важны, что за ними уже идет охота, а он сейчас никому не доверяет, потому что Дайни погибла, и в Латеране творится что-то скверное… но для меня никакой опасности нет, никто и не подумает, что бумаги у меня, он совершенно уверен, что за ним не следили… Когда – и
И минуты не пошло, как лакей вернулся – с большим портфелем из светло-коричневого сафьяна. В углу золотом вытиснен тот же герб, что красовался над входом в замок.
– Возьмите, – просто сказала графиня. – Там не только бумаги, там еще и мешочек с ожерельем, быть может, вы и о нем знаете…
– С крохотными, оправленными в золото черепами?
– Да. Какое-то время, пару лет, я его носила – к нам тогда попала с земли мода на «балерио»… вы наверняка знаете, что это такое, при вашей-то осведомленности…
– Когда Асверус дарил его вам, ничего о нем не рассказывал?
– Нет. Просто подарил, и я охотно приняла – мода на «балерио» тогда прямо-таки свирепствовала, как это частенько с модой случается… Берите, мне оно совершенно не нужно. Прошлое я иногда вспоминаю, как многие, но у меня нет привычки перебирать какие-то памятные вещички… У вас такой вид, словно вы хотите немедленно куда-то мчаться… Что ж, не стану задерживать… хотя с удовольствием увидела бы вас еще в качестве
Она поднялась, и Сварог поднялся следом, сжимая в левой руке золоченую ручку довольно тяжелого портфеля. Златовласка, глядя на него как-то печально, спросила:
– Ведь я, правда, ни в чем не виновата?
– Совершенно ни в чем, – сказал он, целуя тонкие пальчики, – клянусь чем угодно. Человек никогда не виноват в том, что он –
…Он гнал брагант на высокой, совершенно не нужной сейчас скорости, несся низко над облаками, напоминавшими покрытую сугробами снежную равнину. Сидел с застывшим лицом, держа так и не раскрытый портфель на коленях, слушал Тарину Тареми: