Слесарь 3

— Ты пойми, Ольг, ты сам чужой, языка не знаешь. Для любого крепкого мужика — ты просто жертва, с которой можно поиметь и за которую ничего не будет. Что поиметь — да хоть плащ или твой мешок с содержимым, в горных селениях и это уже какая-то ценность, — так Гинс рассказывал об обычаях и понятиях людей на своей родной земле.

— Ну я, например, никто, но я же могу защищать жизнь и здоровье свое? — интересовался я в свою очередь.

— На такое, право есть у всех, но, нужно быть готовым, что все мужчины из селения захотят проверить твою силу. Они, конечно, не воины и не бойцы, но их будет несколько и от того, как ты себя поставишь, зависит твоя жизнь и свобода. Побьют тебя, как следует и очнешься уже на цепи, как проигравший. Отмутузишь сам всех, будешь главным в селении, ведь защиты у них нет, в горах живут те, кто провинился, незначительно, перед имеющими власть и силу внизу. Настолько незначительно, что всем просто лень забираться в горы, чтобы поквитаться, да и поймать чужим местного очень непросто в таких местах.

Поэтому я все же не расстался с копьем, вполне серьезно выглядевшем оружием, которым уже неплохо научился работать. Да еще остались у меня планы на его использование в качестве основы для импровизированной палатки.

С уменьшившейся на четверть вязанкой дров, без арбалета и болтов, я поначалу очень стремительно припустил вверх по склону, разминая мышцы и пытаясь согреться получше. Но, чем я выше забирался, тем сильнее и пронзительнее задувал ветер, шагать становилось труднее. Я, конечно, провел акклиматизацию в Храме, на высоте от двух тысяч до примерно двух тысяч триста метров, хорошо там питался, высыпался постоянно и стимулировал тело на Столе. Я хорошо готов шагать и подниматься выше, но перевал, с высотой на полкилометра выше, с остатками снега и льда на ближних ко мне высотах, дался мне не легко. В обед я устроился в тихом месте, в немного более теплой ложбине, где не ощущалось порывов ледяного ветра, наоборот, прилично пригревало светило и, с относительным комфортом, доел вчерашнюю кашу и погрел себе воды. Хорошо отдохнул целый час, отдышался, согрелся и теперь готов шагать сколько потребуется, чтобы найти небольшую пещеру, подробно описанную мне Гинсом, где можно переночевать чуть легче, чем на открытом месте. Для этого мне пришлось преодолеть еще один перевал, только более низкий, несколько раз спускаясь с почти отвесных скал и думая постоянно о том, как не сорваться и не загреметь на камни внизу. Здесь без веревки делать совсем нечего, очень длинной, чтобы складывать ее в два раза и потом получать обратно, миновав очередной спуск.

В одном месте, под скалой, я нашел останки очередного беглеца с той стороны, которому не повезло и только белые кости отмечали его последний путь и такое же пристанище. Кинул сверху несколько камней и поспешил дальше.

Пещерку, длиной в два с половиной метра я все же нашел, когда уже начало темнеть, точно на том месте, которое и описал мне Гинс. Получилось, что сегодня я смог сделать два дневных перехода, благодаря своей хорошей подготовке и тому, что мог быстро спускаться с длинной веревкой, а сложных подъемов сегодня не попалось по пути.

В пещере я исхитрился, используя копье и две длинные ветки какого-то кустарника, почти отгородиться от холодного воздуха снаружи одним плащом, развести костерок, используя много собранной сухой травы, веток кустарников и мои дрова, нагреть и немного распарить кашу с мясом, проглотить ее и потом нагреть воду градусов до сорока в котелке и вволю напиться. На место очага положил круглые полешки, которые использовал в качестве матраса для походных условий, на них мешок, на него несколько нагретых камней из собранного очага и котелок. На все это водрузился и сам, распихав камни снаружи тела, а котелок поставил между ног. Ступни в валяных носках снова засунул в освобожденный рюкзак с одним из нагретых камней, который сначала даже припекал ноги, потом я уснул. И проспал часов шесть, пока холод снаружи и переполненный мочевой пузырь не вынудили подняться и облегчиться. Пробиваемое дрожью тело очень хотело погреться костром, но я снял плащ со входа, укрылся еще и им и проспал еще пару часов, пока холод окончательно не победил сон.

Пришлось собраться, сделать интенсивную зарядку и дождавшись горячей воды, констатировать — что дров осталось несколько штучек в вязанке, поэтому надо пройти сегодня последний перевал и спуститься пониже засветло, чтобы не околеть от всепроникающего холода.

Холод, на самом деле, очень достал своим постоянным и непрекращающимся вниманием к моему едва теплому телу и хотелось распрощаться с ним надолго, если не навсегда. Сатум, по словам Гинса, был довольно жаркой и душной страной, кроме горных земель, конечно, и я прямо мечтал полежать в духоте несколько дней или месяцев.

Чтобы забыть, как языки нестерпимого холода лижут лицо и забираются под плащи и одежду, поглощая последние крохи тепла.