Слеза чемпионки

Нельзя отнимать чувства у людей. Только западные все равно влюбляются чуть-чуть не так, как мы. Мы уж если любим, так на всю мощь, если ненавидим, то до битья морды. Но все равно ты не можешь себе отказать в человеческих чувствах. Конечно, есть кто-то, кто может, но большинство — нет. Когда он нам с Зайцевым делал первую короткую программу, все той же осенью семьдесят второго, он взял мелодию из мюзикла «Моя прекрасная леди». Я у него еще тогда спросила: а что это такое? То, что в руках у него легенда о Пигмалионе и Галатее — это для Стаса объект далекий. Сам он этот мюзикл никогда не видел, но сюжет ему рассказал приятель. Что мужчина взял девочку буквально с улицы, всему ее научил, а дальше у них возникла любовь. И он вдруг признался: я тоже так хочу. Я на его признание никак не отреагировала, он много чего говорил. Я научилась часть высказываний пропускать мимо ушей. Но он в себе, похоже, эту мысль вынашивал. И создавая эту программу и, более того, нашу пару, он на меня, повзрослевшую, уже смотрел, вероятно, другими глазами.

Бег до бревен — это примерно километр туда и обратно. Потом запрыгивание из низкого приседа на стол, не меньше чем по двадцать раз. Дальше на одной ноге запрыгивание на скамейку, потом опять же на одной ноге надо обскакать пять или десять деревьев, дальше меняли ногу, и все то же самое. Затем отжимание на руках, затем двойные туры (прыжок с двумя оборотами) — двадцать в одну сторону, двадцать в другую. Он рассчитал нагрузку совершенно четко: на пятиминутную программу. Скорость, силовая работа, бег, технические повороты, сила рук, сила ног. Бедная Надя Горшкова на этот стол никак не могла запрыгнуть, и пару раз она себя довольно сильно по надкостнице, то есть по голени, ударила. Но она прыгала и прыгала, а он стоял рядом с палкой. Она прыгала и плакала. Я на этот стол легко запрыгивала, у меня сил было много. А она еще была не готова к таким нагрузкам.

Потом упражнения на пресс с блинами от штанги. Мы друг другу по очереди держим ноги. Надя держит блин на животе. Я ей: Надь, на грудь! Она: так легче. Я держу ее и думаю: господи, я же никогда себе спуску не давала, никогда не думала, как это упражнение можно сделать легче.

Две недели, что мы на Клязьме провели — такого повторить не сможет больше никто и никогда. Причем при этих нагрузках мы еще играли в футбол, в теннис. В теннисе мы с Надей стояли всегда около сетки, и если Жуку казалось, что мы мало двигаемся, то он бил мячом прямо в нас, куда попадет. В футбол мы играли в специальных поясах с утяжелением. Здесь я отводила душу. Жук иногда так нас доводил, что я ни в какой футбол не играла, а целилась мячом в тело тренера, — при этом надо учесть, что на мне пояс со свинцовыми чурками. Или била совершенно откровенно ему по ногам.

У меня против него поднималась страшная агрессия. Зачем он это делал? Почему, как мне кажется, он все делал с озлоблением, в ответ вызывая наше озлобление? Причем так: стоит два часа у борта, а мы перед ним все эти два часа гоняем программы, а надо учесть, что это всегда происходило в конце недели, перед отдыхом, да еще и на плохом льду. Например, мы играем в хоккей или в другую игру. Хотя бы здесь должна же быть какая-нибудь разрядка, а он и в игре нас доводил.

Один раз я дошла до такого озверения, что просто взяла и клюшку ему в конек вставила. Он, естественно, упал, пропахав носом полкатка. Мы играли по короткому борту, и он вот так пошел по синей линии, а в конце стояли стульчики, условные ворота, туда мы забивали шайбу, он в этот стульчик прямо и вошел. Я, конечно, зараза такая, к нему подъехала: «Станислав Алексеевич, вам не дует?» Причем все вокруг, конечно, хихикают. Он все понял, но, надо отдать ему должное, в этот момент не то что тут же мне сдачи не дал и не выгнал, он, сцепив, как только он умел, челюсти, продолжил играть в хоккей.

И продолжал меня доводить до кошмаров. Зачем такая необоснованная физическая жестокость? Тем более когда у ученика уже нет сил. Если он на меня злился, то начинал больше внимания уделять другой паре, Горшкова — Шеваловский и этим доводил меня еще больше. Я постоянно, его стараниями, оказывалась взбешенной и много раз себя ловила на мысли: «С этим надо кончать».

Я думаю, у нас очень сильно портились отношения с Татьяной, именно потому, что все-таки у Жука я была самой главной спортсменкой. Сначала, да, когда я была молодая, он работал в основном с другими, старшими, но потом, когда старшие закончили выступать или от него ушли, я оказалась в центре его внимания, хотя, конечно, у Жука были и другие спортсмены. Но все равно я всегда находилась в фокусе его внимания. Работая с другими, он все равно смотрел за мной. Но когда он начал совершенно демонстративно работать с другими, меня не замечая, я бесилась. Однажды я у него что-то спрашиваю, а он мне говорит: мол, мне некогда, я сейчас с другими работаю. Я тогда его сознательно сбила с ног на льду. Хоть как-то надо было привлечь к себе внимание.