Слеза чемпионки

Меня нашли в Лос-Анджелесе через неделю после его смерти, дозвонились среди ночи, сказали, что готовят большой материал и хотели бы со мной поговорить. Минут двадцать я о нем все говорила, говорила и говорила. Звонили из «Комсомольской правды» или «Московского комсомольца», сейчас уже не помню. Через несколько дней мне сообщают друзья из Москвы, что статья вышла, но в ней нет ни одного моего слова о Жуке. Я дозвонилась до главного редактора, я была, мягко говоря, возмущена: «Если вы хотите какую-то грязь про меня писать, пишите. Мне плевать! Но если вы обращаетесь ко мне с такой просьбой, выслушиваете меня, а потом все это выбрасываете — это не по-христиански. Зная, что наступает девять дней после смерти моего тренера, объявляете, что к этой дате готовится материал, обращаетесь ко мне, а пишете собственный материал». Наверное, мои слова о Жуке не подошли газете, а где они взяли другие слова и факты, я даже не знаю.

Мне кажется, что нет более трагичной судьбы, чем у Жука, в том нашем золотом веке фигурного катания. Я первый раз на страницах этой книги открыто говорю о наших взаимоотношениях и наших проблемах. Я никогда прежде не делала их достоянием публики. С друзьями, коллегами мы многое обсуждали, но ни в прессе, ни на телевидении я никогда их не открывала. Рассказываю все, как я видела и переживала, совсем не для того, чтобы Жука очернить или с ним поквитаться. Жука невозможно очернить. После того как он сам столько сделал для своего собственного очернения, никто новой краски уже не добавит. Может быть, мои воспоминания прояснят историю наших сложных взаимоотношений. Мне кажется, что на такие воспоминания больше всех право имею именно я, потому что не было у него ученика более преданного, чем я. Сколько могла, я терпела, сглаживала, умалчивала, никогда публично не поднимая вопроса о его пагубной слабости.

Но именно в ней заключалась беда, из-за нее он остался один, остался без учеников. Именно в ней ответ, почему все от него отвернулись. У нас не любят слабых. У нас жалеют больных и юродивых, а слабых не любят. Тем более тех слабых, которые много лет считались сильными и гордыми.

Три соавтора моей спортивной биографии

Моя биография спортсменки и чемпионки создавалась тремя мужчинами: Жуком, Павловым и Богдановым.

О Жуке я много рассказывала. Что же касается Сергея Павловича Павлова, я не знаю более талантливого спортивного руководителя за всю историю отечественного спорта. Итоги подводят не только тогда, когда человек ушел из жизни, а и тогда, когда он оставил свой пост и есть время оценить, что им было сделано. По сегодняшний день все, кто пришел после Павлова (за исключением Славы Фетисова), — это сплошное несчастье, сплошной непрофессионализм.

Конечно, меня можно спросить: какой же Павлов — комсомольский руководитель — профессионал? Но он был истинным профессионалом в умении организовать работу. Сегодня таких принято величать топ-менеджерами. Конечно, Павлов совершенно не знал поначалу спорта, но как его организатор, как руководитель, умеющий выстраивать отношения и занимающийся подбором кадров, он — суперспециалист. Заведенный им, как отлаженный хронометр, Спорткомитет продержался еще много лет после его вынужденного ухода.

Я не помню, чтобы Павлов кого-то, кто хотел с ним встретиться, не принял. Начиная с учителя физкультуры и заканчивая олимпийским чемпионом. Человек он был очень импульсивный. Мог здорово обидеть. Но поскольку личностью был сильной, легко мог потом извиниться. И извинялся. Есть масса примеров, когда он извинялся перед спортсменами, перед тренерами, извинялся за свои резкие выводы, резкие шаги, слова. Много таких руководителей в России?

Я понимаю, почему его убрали. Его сначала удалили из комсомола, потому что он был из эпохи Хрущева и выдвинут был Хрущевым. И стиль работы у него был такой же: резкий, с порывами, а то и со взрывами. Мы с Улановым были первыми спортсменами, которым он за победу на чемпионате Европы присвоил звание заслуженных мастеров спорта. В те годы, повторю, за чемпионство в Европе таких званий не присваивали. Надо признать, к команде фигуристов он всегда относился с особым трепетом. Не случайно из тех, кто работал в период Павлова, некоторые до сих пор «стоят на вахте». Хотя уже давно пенсионеры. Но кадры действительно были хорошие.

Когда у меня напряжение в отношениях с Жуком нарастало, я оказалась в Румынии в одной делегации с Сергеем Павловичем. Лето семьдесят четвертого, между госэкзаменами в институте, на четыре дня командировка в Румынию. Там, в этой поездке, я поделилась с ним своими сомнениями и проблемами. Естественно, он, как и все, сначала стал упрашивать: Ира, попробуй поискать такие моменты, которые могут вести к примирению. Он с Жуком тоже встречался, разговаривал. Осенью, когда произошел кризис, я к нему приехала: «Это все, Сергей Павлович, это конец, у меня уже нет сил». Он по своей «вертушке» связался с приемной министра обороны, и я от него поехала к Гречко. Впрочем, эту историю я уже рассказывала.