Через два дня Паркер подал документы на развод. Он нанял толкового адвоката и обратился в Службу защиты прав ребенка, прежде чем Джоан смогла выдвинуть ложные обвинения в насилии над детьми против него самого, что, по сведениям его юриста, она собиралась сделать.
Эта женщина сражалась с ним, и сражалась ожесточенно, но так люди борются, чтобы сохранить за собой ценную коллекцию марок или дорогой автомобиль, но не нечто, что для тебя дороже самой жизни.
И в конце концов, после месяцев нервотрепки и десятков тысяч потраченных долларов, дети достались ему.
Тогда же он принял решение сосредоточиться на обустройстве нового порядка своего существования, чтобы дать детям возможность вести нормальный образ жизни.
И это ему удавалось на протяжении последних четырех лет. Но вот теперь она взялась за старое и предприняла попытку пересмотреть условия опеки.
«О, Джоан, зачем тебе это понадобилось? Да будешь ли ты когда-нибудь думать о том, что хорошо для них? Неужели не понятно, что любое наше самолюбие, даже уязвленное родительское самолюбие, должно испаряться без следа, как только речь заходит о наших детях?» Если бы он действительно считал, что для Робби и Стефи будет лучше делить свое время между отцом и матерью, он согласился бы на такой вариант мгновенно. С болью, наступив себе на горло, но согласился бы.
А он искренне верил, что для малышей это обернется катастрофой. И потому был готов к новой схватке с бывшей женой в суде, сделав при этом все возможное, чтобы оградить детей от всей грязи, которая неизбежно всплывает на подобных процессах. В такие времена приходилось сражаться на двух фронтах одновременно. Нужно было победить противника и в то же время преодолеть собственное страстное желание стать ребенком самому и поделиться своей болью с детьми. Чего нельзя было делать ни в коем случае.
— Папочка, — услышал он вдруг голос Робби, — ты почему-то перестал читать.
— Мне показалось, что ты уснул, — со смехом ответил он.
— Это у меня глаза устали. Веки тяжелые. А сам я не устал нисколечки.
Паркер посмотрел на часы. Без четверти восемь. Пятнадцать минут до того, как…
«Нет, — велел он себе, — не смей даже думать об этом сейчас».
— Твой щит с тобой? — спросил он сына.
— Вот он, лежит рядом.
— Мой тоже.
Он снова взялся за книгу и продолжил читать.
22
Маргарет Лукас разглядывала публику в фойе отеля «Ритц-Карлтон».
Они с Кейджем стояли у главного входа, через который в вестибюль вливались потоки людей, собиравшихся на праздничные приемы или просто поужинать всей семьей. На Лукас был темно-синий костюм, который она смоделировала и сшила сама. Самого лучшего качества шерсть плотно обтягивала ее от пиджака до удлиненной плиссированной юбки. Впрочем, в пиджаке она предусмотрела специальный разрез, чтобы прикрепленный у бедра «Глок-10» не нарушал стильных линий ансамбля. Костюм был просто создан для того, чтобы посещать в нем оперу или фешенебельные рестораны, но так уж получалось, что надевала она его в основном на свадьбы и похороны. Про себя она в шутку называла его «женись и умри».
До восьми оставалось пятнадцать минут.
— Пока ничего, Маргарет, — услышала она в наушнике хрипловатый голос, принадлежавший Сиду Арделлу. Тот находился внизу у одного из входов в отель, рядом с въездом на подземную парковку, разыгрывая из себя слегка поддатого гуляку. Гигант-агент позволил себе куда больше свободы в выборе гардероба, чем начальница, напялив грязноватые джинсы и кожаную байкерскую куртку. Его голову украшала широкополая шляпа с эмблемой «Редскинс», которую он надел не для защиты от холода, а потому что на лысом черепе невозможно было иначе замаскировать антенну радиопередатчика и наушник. Всего внутри и вокруг отеля дежурили шестьдесят пять агентов в штатском, при которых было больше «пушек», чем можно увидеть на ежегодной выставке оружия в Эль-Пасо.
И все они искали человека, описания которого практически не существовало.
Вероятно, белый, скорее всего среднего телосложения.
Возможно, с золотым распятием на груди.
В фойе Лукас и Кейдж буквально сканировали каждого гостя, любого мальчика-коридорного и клерка службы размещения. Но пока не видели никого и близко подходящего даже под очень приблизительный словесный портрет Диггера. Внезапно Лукас осознала, что они оба стоят, скрестив на груди руки, и выглядят в точности как два переодетых в цивильные костюмы агента ФБР при исполнении.
— Расскажи мне что-нибудь забавное, — прошептала она.
— Чего? — не понял Кейдж.
— Мы слишком выделяемся. Сделай вид, что мы беседуем.
— А, хорошо. — Кейдж расплылся в улыбке. — Тогда расскажи мне, как тебе Кинкейд?
Вопрос застал ее врасплох.
— Кинкейд? При чем здесь он?
— Я всего лишь пытаюсь вести светскую беседу, — пожал он плечами. — Ну, так что ты о нем думаешь?
— Даже не знаю.
— Наверняка тебе есть что сказать, — настаивал Кейдж.
— Он хороший теоретик, но для оперативной работы малопригоден.
На этот раз пожатие плечами выражало явное удовлетворение.
— Дельное замечание. В самую точку. — И он на время замолк.
— К чему ты клонишь? — спросила она.