Слеза Евы

К их удивлению, ни Моти, ни Ярика дома не было. Глафира с Сергеем дружно выхватили телефоны.

– Мотя поехала на рынок за свежей рыбой.

– Ярик пошел к репетитору.

Они сказали это одновременно и рассмеялись.

– Похоже на заговор, – предположил Шведов.

– Очень похоже, – согласилась Глафира и шагнула к нему.

Домочадцы вернулись лишь через два часа, причем одновременно.

«Как пить дать – сговорились», – подумала Глафира, глядя на их лица.

– Мы думали, вы нас голодом уморить решили, – изображая возмущение, проговорил Шведов, появляясь из ванной.

– Они о нас и думать забыли, – подтвердила Глафира, расчесывая мокрые волосы.

– Мы забыли? Мы уморить? Теть Моть!

Ярик аж задохнулся от возмущения и такой несправедливости. Неужели эти двое даже не заметили, что стол давно накрыт? Еще с утра. Так им с Мотей не терпелось.

– Не слушай этих баламошек, мой ангел, – спокойно ответила Мотя. – Это они шутят так. Давайте-ка лучше приниматься за обед. Простыло все.

Шведов подскочил к столу первым и отодвинул стул.

– Прошу, мадам.

Приосанившись, Мотя чинно уселась во главу стола и подняла стакан с томатным соком:

– Ну, с приездом, что ли, Глашенька!

Последним насытился, как всегда, Ярик. Его щеки действительно округлились и порозовели. И это за десять дней! Что же будет через год?

Глафира посмотрела на довольную Мотю. Дорвалась, голубушка. Теперь ее не остановить.

– Так ты готова поведать о своей находке? Или еще нет? – спросил Сергей, когда все наконец отвалились от стола.

Глафира набрала воздуху и с шумом выдохнула. Теперь готова.

– Когда Адама выслали в Италию, он не надеялся вернуться в Россию и прощался с Елизаветой навсегда. Но судьба распорядилась иначе. Когда на трон взошел Александр Первый, он назначил старого друга министром иностранных дел. Правда, ненадолго. Реформаторский пыл императора угас, Адам снова остался не у дел и в восемьсот десятом году навсегда покинул Россию. К тому времени страстная любовь между Елизаветой и Чарторыйским была в прошлом. В ее жизни появился другой мужчина, Алексей Охотников, но он умер от ножа подосланного убийцы. У Елизаветы от Охотникова был ребенок, которого она тоже потеряла, как и дочь от Адама. В общем, они оба много пережили, изменились, повзрослели, но все равно оставались близкими людьми. Ведь их так много связывало!

Глафира прижала ладони к щекам. Разволновалась. Сергей взял ее руку в свою.

– Они встретились в последний раз в Царском Селе, в их любимой беседке. Много лет назад именно там Адам на прощание подарил любимой серьги, которые она назвала «Слезы Евы». В этот вечер он вспомнил о них и спросил, носит ли она его подарок. Елизавета с грустью сказала, что потеряла одну, как она выразилась, «слезинку» и не смогла найти. Адам молча прижал ее руку к губам.

– Не печалься, моя милая Ева, – сказал Адам, – эта потеря – не самое большое несчастье. По крайней мере, для меня.

Елизавета поняла, что он говорил об их потерянной любви, и заплакала.

В это мгновение, столь волнующее для них обоих, Чарторыйский услышал едва слышный в ночной тишине шорох. Он сразу решил, что за ними шпионят люди Александра, и стремительно кинулся вон из беседки. Схватить соглядатая он не успел, но увидел, как между кустов мелькает чья-то курчавая голова. Судя по росту, это был мальчишка, который передвигался на диво резво.

– Пушкин? Это был он? – не выдержал Ярик.

– Умница! – похвалила Глафира. – Вот так он узнал про «Слезы Евы». Много лет спустя, умирая, Пушкин захотел вернуть сережку владелице, но, к сожалению, этого не случилось.

– Жалобная история, – сказала Мотя, высмаркиваясь в платочек. – Я аж всплакнула ненароком, гузыня эдакая.

– Кстати, Чарторыйский и Елизавета все же встретились еще раз. В тысяча восемьсот пятнадцатом году во время Венского конгресса по случаю победы над Наполеоном. Чарторыйский написал об этом в воспоминаниях. И знаете, что я поняла? Он так и не смог ее разлюбить.

– Так он, поди, женат уж был давно!

– Нет, Мотенька, женился он только спустя два года, когда судьба окончательно развела его с Елизаветой Алексеевной. Но знаете, что мне показалось самым поразительным? Адам Чарторыйский и Вера Молчальница умерли в один год. Ушли друг за другом с разницей в два месяца. Надеюсь, в ином мире их уже ничто не могло разлучить.

– Божечки, какая любовь! Слезы одни! – шмыгнула носом жалостливая Мотя.

– Вот именно. Слезы Евы.

– И Адама тоже, – добавил притихший Ярик. – Интересно, где они сейчас?

Все промолчали.

Алтарь

Звонок он услышал не сразу. Вернее, уловил сквозь сон, но не мог поверить, что кто-то набрался смелости будить его в неурочный час. В конце концов сообразил, что по пустякам вряд ли кто отважится названивать в его парижскую квартиру в такое время. Ругаясь про себя нехорошими словами, он пошарил по поверхности ночного столика рядом с кроватью, посмотрел на экран смартфона и разозлился окончательно.

Она что, не в курсе, что между Калифорнией и Парижем девять часов разницы?

– Ты с ума сошла звонить мне в три ночи?

– Пап, извини, но я не могла ждать! Только что вернулась из Берна…