Слеза океана

– Игорь, остановись, одумайся! – закричала Ирина и зажала уши руками. Невольно Затмитский затронул те уголки её души, о существовании которых Ирина предпочла бы забыть раз и навсегда. Это в тех романах, которыми забиты стеллажи книжных полок Бехтерева, герои говорят подобные слова возлюбленным, а в её жизни нет места чувствам! Они умерли в тот момент, когда на холодном полу кабинета следователя Окошев насиловал её раз за разом, день за днем! – Не смей говорить такие слова….

– Почему? – спросил Игорь и внезапно успокоился. Безумие, одолевавшее его последние минуты, уходило прочь, к нему медленно возвращалось благоразумие. – Тебе не приятно их слышать?

Ирина поколебалась, прежде чем ответить.

– Приятно. Я покривила бы душой, сказав, что нет. Ты честен со мной, и заслуживаешь такого же с моей стороны.

– Значит, ты поверила, что я люблю тебя?

– Да.

– Ирина….

– Игорь, мы же только что договорились, что не будем об этом.

– Это сказала ты, но не я.

Они стояли друг против друга. Оба молодые и красивые. И далекие. Возможно, в другой жизни у них и была бы другая история, но не здесь и не сейчас.

– Ирина, тебе надо отсюда уходить, – внезапно сказал Игорь.

Ирина вздрогнула.

– Что?

– Я говорю, что тебе надо отсюда уходить. Из лагеря.

– Ты понимаешь, что несешь? – Ирина разозлилась и позабыла обо всем: о приличии, о том, что говорит с офицером, о страхе. Этот человек посмел вслух произнести то, о чем она не смела мечтать!

– Отлично понимаю, – глаза Игоря были серьезны. Пожалуй, как никогда. – Я здесь работаю. Пусть и не долго. И поверь, я знаю, что с тобой будет через пару лет. Ты девка не глупая и сама должна понимать, что не выйдешь отсюда через восемь лет. Ты политическая. Амнистия тебе тоже не светит. А Бехтерев не долговечен. Думай, Ирка, думай.

Их глаза встретились.

И мир изменился. В который раз.

Этой ночью впервые Виктор проснулся от сильной головной боли. Он открыл глаза и тихо застонал. Потом перевернулся на другой бок, удостоверился, что не разбудил Ирину. Его девочка…. Его маленькое сокровище.

Он поднялся с кровати и прошёл на кухню.

Да почему же так сильно болит голова? Угорел в бане? Быть такого не может. Пар в бане был легким. Похмелье? Рановато, да и принял он сегодня не ту дозу, чтобы страдать от похмелья. Тогда что? Грипп. Скорее всего, скорее всего….

Гриппа как раз ему и не хватало. Ладно, разберемся.

Глава 6

Один день сменялся другим, а у Ирины из головы не выходили слова Затмитского.

Он прав.

Она соглашалась с его словами и одновременно гнала их прочь. Потому что они были опасны. Опасны, прежде всего, тем, что лишили Ирину душевного покоя, к которому она так стремилась. Её жизнь понемногу начинала приходить в норму, а поверить словам Игоря означало разрушить всё, что было создано не дюжим трудом. Она платила высокую цену за свою безопасность.

Но готова ли она была заплатить ещё больше за свою свободу?

Нет или да? Да или нет?

Однажды в зоопарке она видела львицу, которая кидалась на барьер. Служащие зоопарка объясняли её поведение тем, что у той умер детеныш. И с тех пор львица, точно сошла с ума, и служащие опасались, что её придется усыпить. Жаль, конечно, будет, хорошая львица, но что поделаешь…. Вот и сейчас Ирина напоминала себе ту львицу. Она металась по дому и не находила покоя.

Побег? Нет. Она не была столь наивна, чтобы не понимать, что побег ей организовать не удастся. Безопасность дома Бехтерева носила и другой характер – Ирина оказалась запертой в четырех стенах. О, она могла относительно свободно передвигаться по лагерю, теперь каждая собака знала, что она принадлежит Бехтереву, и что он порвет любого, кто посягнет на неё.

Ирина не была столь умна, чтобы самой спланировать побег. Чужими силами? Но чьими? Затмитского? Этот вариант тоже не подходил. Витя сразу почувствует не ладное. К тому же, Игорь после их разговора старался, как можно реже появляться у Бехтерева. С глаз долой, из сердца вон.

Нет, сколько Ирина не думала, она приходила к одному и тому же. Побег не выход. Тогда, что?

Что, черт побери?

Она некстати вспомнила слова Вити, которые он произнес ночью, уже почти засыпая:

– Иришка, я хочу, чтобы ты мне родила ребенка….

Тогда она подумала, что он бредит, что шепчет во сне, но потом поняла, что нет.

– Ирка, ты меня слышишь? – переспросил он.

– Да, – жалобно пискнула она.

– Вот и отлично…. Значит, договорились. Ты мне рожаешь сына.

Ирина не придала разговору особого значения, потому что за те полгода, что они с Виктором жили, он впервые заговорил о ребенке. Слишком не реально. Когда лагеря были смешанные, существовали специальные лагерные пункты для матерей, и бывало, что мамки с грудными детьми попадали под амнистию или на них выходило распоряжение о досрочном освобождении. Но это опять-таки не касалось осужденных по пятьдесят восьмой.

Ребенок мог, конечно, изменить ситуацию. Иногда Ирине начинало казаться, что роди она ребенка, и тоска, бесконечная, тягучая, уйдет навсегда. Но появится другое. Нить, которая навеки её привяжет к Бехтереву, а, значит, и к лагерной жизни. А она этого не хотела!