Слезинка на щеке

Доркас кивнула, как бы в подтверждение его слов: «В каком-то смысле для меня путешествие сюда стало паломничеством. Я здесь не только от своего лица, но еще за отца и одного его друга, с которым они вместе работали. Я пытаюсь смотреть на все их глазами, воспринимать все так, как мне кажется, воспринимали бы они. Они навсегда останутся живыми в моем сердце».

«Вы можете далеко зайти в своем рвении. Смотрите, не переусердствуйте», — натянуто произнес Джонни.

Доркас исподлобья окинула его сердитым взглядом. В какой-то момент ей почудилось, что между ними восстановилось понимание, но она, к сожалению, ошиблась. У Джонни Ориона была удивительная манера переиначивать слова и находить неожиданные острые углы, о существовании которых Доркас и подумать не могла, именно в те моменты, когда Доркас совершенно не ожидала никакого подвоха, и эти углы очень отдаляли их друг от друга.

«Я не понимаю, что вы имеете в виду». Джонни подобрал с земли камушек и начал рассеянно перебирать его в пальцах.

«Что вы хотите извлечь из этой поездки для себя? Если вы постоянно будете трястись и дергаться бог знает из-за чего, разводить все эти, извините за прямоту, сантименты, Греция пройдет стороной. И мимо вас, и мимо Бет».

Теперь настал ее черед рассердиться. Ей претило, что ее любовь к отцу и к Маркосу назвали «сантиментами». Джонни так ничего и не понял, и приходится с грустью признать, что они совершенно разные люди, между которыми не может быть никакого взаимопонимания.

Доркас не пыталась больше заговаривать с Джонни, она задумалась о Бет. В конце концов, нет ничего предосудительного в том, что мать беспокоится о своем ребенке, злилась она. Неужели это так трудно понять? Сегодня утром ее обидело и испугало поведение Фернанды, тщательно продумавшей до мелочей, как отдалить ее от Бет. Что-то в этом настораживало, несло в себе неясную угрозу, ее как будто намеренно разлучили с дочерью. Нет, тут же упрекнула себя Доркас, Фернанда не способна на такое. Это просто невозможно. С поразительной навязчивостью в мозгу все сильнее вертелись мысли о дочери, оставшейся с несимпатичной незнакомкой. Неожиданно волна беспокойства захлестнула Доркас, вытеснив из головы все, кроме того, что ей необходимо вернуться в гостиницу.

Они просидели в полном молчании, пока, наконец, в воротах не увидели Фернанду. Она тащила в руках огромную картину в деревянной раме.

Джонни вскочил, чтобы забрать у нее тяжелую ношу.

«Очередная восходящая звезда? Дарование, подающее надежды?» — насмешливо осведомился он, пытаясь разглядеть, что там нарисовано. — Кажется, из меня опять собираются сделать вьючного осла».

«Не ворчи, — бодро откликнулась Фернанда. — Это потрясающая работа. Я напишу об этом прелестную небольшую вещицу. На редкость талантливый молодой человек».

Джонни повернул холст, чтобы Доркас тоже могла посмотреть. По крайней мере, этот непризнанный гений обладал несомненным чувством цвета. Холст был щедро забрызган синим с желтым, по нему разбегались уверенные зеленые мазки, а в середине вызывающе красовалось алое пятно.

«Сразу чувствуется почерк мастера, — ехидно прокомментировал увиденное Джонни. — Не сочти за труд пояснить, что хотел сказать художник?»

Фернанда пропустила колкость мимо ушей, сохраняя полнейшую невозмутимость: «Неужели не понятно, вот городская стена, вот гавань. Он мне все объяснил. Он так видит древний Родос. На редкость гостеприимный человек. Угостил меня чашечкой турецкого кофе и разрешил погладить свою кошку».

«Сколько он с тебя взял?» — не обращая внимания на ее восторги, поинтересовался Джонни.

Фернанда выразительно повела величественными плечами: «Я заплатила ему больше, чем он запросил. — Она подняла глаза на башни-близнецы, сторожащие вход. — Можем прямо сейчас сравнить с натурой, не откладывая. Я умираю от желания посмотреть на весь тот ужас, появившийся в результате реставрации, устроенной Муссолини. Вы готовы?»

Нет, пронеслось в голове у Доркас. Я ни минуты не могу здесь больше оставаться. Я просто не выдержу. Надо немедленно возвращаться в отель, чтобы своими глазами убедиться, что все в порядке. И лучше поторопиться, пока она окончательно не потеряла над собой контроль.

«Я, я, извини, Фернанда, но не будешь ли ты возражать, если, если…»

Фернанда просто излучала участие: «В чем дело, милочка, ты устала?..»

«Она переживает из-за Бет, — вставил Джонни. — С этими беспокойными мамашами нет никакого сладу. Я это понял, еще когда пообщался с ними, работая в школе».

Фернанда ободряюще похлопала Доркас по руке: «Ну-ну, дорогая, тебе не стоит так волноваться. Нельзя допускать, чтобы ты изводила себя по пустякам. Тебе нечего опасаться, прошлой ночью тебе померещились рисунки мелом на балконе. Если ты не устала, то единственно здравым и разумным решением будет пойти с нами и посмотреть Дворец».

«Пожалуйста, не сейчас, — взмолилась Доркас. — Я хочу вернуться в гостиницу».

«Пусть едет, — вмешался в разговор Джонни. — Я могу подбросить ее, захвачу заодно и твою картину и минут через двадцать вернусь».