Слезы Чёрной речки

— Не ведаю, — задумчиво произнесла она. — У нас до свадьбы жениху с невестой видецца не разрешацца… — и вдруг таинственно: — А как-то, целовацца? Верно, сладко?

— А ты не пробовала? Ах, да, — усмехнулся Янис, — вам же нельзя.

— Как то, пробовать? — возмутилась она. — Это у вас, нехристей, все дозволительно. А у нас…

— Хочешь попробовать? — оборвал он ее, посмотрев прямо и глаза.

— Как то? — не удержавшись на ногах, Катя присела на лавку.

— Ну, если я тебя поцелую.

— Ах ты, черт рогатый! — вскочила на ноги. — Думала, ты мне друг! А ты… бес во плоти! — затопала ногами. — Ишь, как замаслил! — И убежала, не закрыв дверь.

Янис остался наедине со своими спутанными мыслями. Корил: «Вот дурак! Зачем так сказал? Обидел девушку. Что теперь будет?». Спрашивал себя, не понимал, как вырвалось. Но слово, что дождевая капля: упала на землю, не найдешь.

Катя обиделась. Пришла ближе к вечеру, принесла ужин, не говоря ни слова, поставила на стол. Даже не удостоив взглядом, поспешно ушла. Парень хотел объясниться, но понял, что бесполезно: не то воспитание, не та вера. Отрезал тропинку общения с девушкой. Возможно, навсегда.

Потекли напряженные дни. Янис находился между двух огней. С одной стороны Дмитрий: знает ли он, что под кедром похоронен убитый им Клим-гора? С другой — Катя. Он поступил с ней грубо, хотя и не хотел этого. Староверы хорошие люди, дали приют, еду, лечат. А он выглядит в их глазах неким убийцей и развратником.

Впрочем, так считал он сам, старообрядцы на этот счет не давали никаких определений. В деревне шла обычная, размеренная жизнь. Они не отвергали его, но и не приближали, держали на расстоянии. Для них Янис был всего лишь человек с ветру, которому нужна помощь, и только.

Выздоровление протекало успешно. С каждым днем он чувствовал себя лучше. Однажды предложил свою помощь в каком-нибудь деле, где мог справиться одной рукой. Дмитрий выслушал с пониманием, однако категорически отказался:

— Нам не можно.

Янис не обижался. Понимал, что так и должно быть. И все же не сидел сложа руки, попросил Никитку принести нож для резьбы. Тот сначала удивился, но потом согласился:

— Поначалу у тятечки спрошу.

Убежал. Не было долго, но пришел, принес небольшой, с ручкой из маральего рога, клинок, протянул Янису:

— Бери покуда тятечка разрешил. Но потом возверни.

Янис сходил за ручей, долго искал в лесу подходящее дерево. Наконец нашел вывернутый ветром кедр, вырезал из корня замысловатые узлы. Довольный, принес к избушке, расположился на чурке у порога. Зажал в коленях, правой рукой начал выбирать от корня ненужные куски.

Работал долго, упорно. Никитка часто прибегал посмотреть, наблюдая за кропотливой работой. Катя, притаскивая пищу, искоса поглядывала в его сторону. Кто-то из староверов подходил, останавливался в нескольких шагах, стараясь понять, что он мастерит. Наконец, на второй день к вечеру, измучившись, Янис протянул мальчишке творение. Тот аж подпрыгнул на месте, до того обрадовался. Из трех кусков дерева, составленных в шип, получился токующий глухарь. Раскинутый веером хвост, вытянутая шея, голова с приоткрытым клювом, чуть приспущенные крылья. Сидит на сучке, жалко, что не движется.

— Это ж че, мне? — светится Никитка.

— Тебе, — улыбнулся Янис. — Игрушка на память.

Парнишка хотел взять, но вдруг отдернул руки:

— Нам не можно.

Однако побежал домой рассказать родителям и братьям-сестрам об игрушке-самоделке. Вскоре мимо него, будто на ручей, прошла Катя. Бросила взгляд, надула губки:

— Фи! И вовсе не похож. Курица какая-то… Так себе.

Янис улыбнулся сам себе: первые слова за несколько дней.

Поставил глухаря в избушке на полочку на видное место: если не берут, пусть хоть любуются. Наутро пошел опять к павшему кедру, где приметил корень. Вырезал нужный кусок, из которого хотел сделать подарок девушке. Принес домой, опять уселся на чурку с ножом в руке. Его тут же окружили дети. Перебивая друг друга, стали предполагать, что из этой коряги получится. Подходили взрослые, молча смотрели на мастера. Янис не обращал внимания, трудился.

Вскоре пришла Катя с корзинкой в руках, предложила:

— Кушай, покуда горячее, остынет.

Оттаяла. Заговорила. Прошла обида. Он, улыбаясь ей, прошел в избушку, присел перед завтраком:

— Теперь будет подарок тебе.

Она замерла на месте, привычно волнуясь, теребя кусочек платка, с интересом спросила:

— И што такое будет?

— Посмотришь.

— А мене знать хоцца счас.

— Ты меня прости за то, — посмотрев ей в глаза, сказал Янис. — Не хотел… Вырвалось.

— Полноте, — негромко ответила она и шумно, облегченно вздохнув, заговорила с ним, как прежде. — А у нас, ить, телок ныне народился…

Она рассказывала все новости, что произошли с ней за последние дни, когда они были в ссоре. Высказывала накопившееся, снимая с чистой души черноту. Хотела с ним общения, говорила долго. Потом вдруг замолчала.

— Что-то случилось? — оторвавшись от еды, спросил он.

— Кабы ты… — опять выдержала долгую паузу, вероятно обдумывая, как лучше сказать, потом, наконец, решилась. — Кабы ты смог принять нашу веру, тебе бы разрешили жить с нами.