Алиса никогда так глубоко не проваливалась в кроличью нору, как Гарри, когда на собственной постели увидел этого омерзительного люмпена. Непрошеный гость на близком расстоянии казался гораздо массивнее, чем при первой встрече на улице и при второй - в коридоре Центра. И во много раз измызганнее. И в тысячи раз отвратнее. И даже намека не было в нем на полупрозрачность привидения; более того, с копной своих спутанных, засаленных волос и паутиной шрамов на лице, покрытых толстыми слоями грязи всех сортов и оттенков, с залапанной черной, ношеной-переношеной, сплошь в морщинах и складках мятой одеждой, напоминавшей ветхие погребальные обмотки древней египетской мумии, он казался материальнее самой комнаты, в которой находился, подобно тщательно выписанной во всех деталях художником-сюрреалистом грандиозной фигуре, помещенной в крохотную, контурно намеченную карандашом художника-минималиста комнатушку.
Глаза бродяги открылись. Не глаза, а два озера, наполненные кровью.
Он сел на кровати и пророкотал:
- Считаешь себя особенным? Думаешь, что отличаешься от других? Ты такая же скотина, как и все. Обыкновенное ходячее мясо.
Выпустив газету из рук, Гарри выхватил из кобуры под мышкой револьвер, наставил его на бродягу:
- Не двигаться!
Не обращая внимание на предостережение, тот свесил ноги с кровати и встал во весь рост.
На постели, простынях и подушках остались вмятины от туловища и головы бродяги. Привидения же, как известно, даже на снегу не оставляют следов, так как совершенно невесомы.
- Еще одна заболевшая скотинка. - Голос бродяги звучал гуще и казался более сиплым, чем на улице в Лагуна-Бич, низкий, утробный рык зверя, обученного человеческой речи. - Небось, считаешь себя героем, да? Суперменом. Супергероем. Так вот, ты - ничтожество, малюсенькая козявочка, вот ты кто. Ничтожество!
Гарри не верил, что такое может повториться дважды в один и тот же день, и во второй раз - Господи! - прямо в его собственной квартире.
Отступив на шаг к двери, он хрипло выдавил:
- Сейчас же не ляжешь на пол, вниз лицом и руки за головой, клянусь Богом, мозги вышибу!
Обходя кровать и направляясь к Гарри, бродяга зарычал:
- Думаешь, можешь стрелять в кого хочешь измываться над кем хочешь, и все тебе сойдет с рук? Но только не у меня. Можешь стрелять сколько угодно, этим ничего не кончится. Со мной такие штуки не проходят.
- Стоять! Или пристрелю, как собаку!
Но незваный гость будто и не слышал его слов. Его огромная движущаяся тень становилась все больше и больше, а голос звучал не переставая:
- Да я кишки твои вырву и под нос тебе суну, чтобы ты издох от их вони.
Выставив револьвер перед собой, Гарри обхватил его обеими руками. И изготовился к стрельбе. Заранее зная, чем все это кончится. Так как был неплохим стрелком. С такой короткой дистанции он мог поразить порхающего колибри, не говоря уже об этой надвигающейся на него глыбе, так что все может кончиться единственным образом: коченеющий труп бродяги на полу, стены, сплошь заляпанные кровью - старый, заезженный сценарий. И все же его не покидало странное ощущение, что ему самому как никогда раньше грозит смертельная опасность, что сейчас он даже более уязвим, чем сегодня утром на чердаке, среди манекенов, в лабиринте из коробок и ящиков.
- С вами, людишками, - натужно сипел бродяга, - ужасно весело играть в кошки-мышки.
Гарри в последний раз приказал ему не двигаться. Но тот и не думал подчиниться его приказу, подходя все ближе и ближе. Десять футов, восемь, шесть…
Гарри открыл огонь, мягко нажимая на спуск, стремясь не дать отдаче увести дуло револьвера от цели; выстрелы - один, другой, третий, четвертый… - оглушительным канонадным эхом отдавались в маленькой спальне. Он знал, что все пули поразили цель, три из них попали в туловище, четвертая, с расстояния чуть более вытянутой руки, угодила в основание шеи, круто развернув голову бродяги назад, как у клоуна в цирке.
Но бродяга не рухнул на пол, не отшатнулся к стене, только дергался при каждом выстреле. Рана от пули, с короткого расстояния попавшей в шею, была ужасной. Пуля, видимо, прошла насквозь, вырвав сзади клок тела, раздробив или напрочь срезав в этом месте позвоночник, но совершенно не видно было никакой крови, ни фонтана, ни струйки, ни даже единой капельки, словно сердце бродяги уже давно перестало биться и кровь, застыв, отвердела в его жилах. И он неуклонно продолжал надвигаться на Гарри, и остановить его было так же невозможно, как невозможно остановить разогнавшийся скорый поезд, и он врезался в Гарри, и от мощного удара у того перехватило дыхание, а бродяга, оторвав от пола и подняв в воздух, по инерции пронес его через дверь и с такой силой пригвоздил к стене, что у Гарри громко щелкнули зубы и, как теннисныий мячик, вылетел из руки револьвер.