Смуглый паренек явно мешаных кровей шарахнулся, поспешив скрыться в толпе.
– Или на этого? На этого? На кого?!
– Отец!
Бетти закрыла лицо руками, щеки ее полыхали, глаза горели от сдерживаемых слез – только разозлят, – а в голове билась одна-единственная мысль: вот бы умереть, тогда все закончится.
Толпа же свистела и улюлюкала, кто-то кинул огрызком яблока, который попал по плащу, следом полетело тухлое яйцо. А давешний гигант, оказавшись вдруг совсем рядом, схватил за плечо и, дыхнув в лицо перегаром, предложил:
– Пойдем со мной, детка. Я не он, я тебя не обижу... Эй, дед, сколько за нее хочешь? Говори, я нынче при удаче!
Отец разразился бранью, но замахнуться на рыжего не посмел, а тот продолжал уговаривать:
– Ты не думай, я ж не так, я ж жениться. И заплатить готов! И...
– Не надо. Пожалуйста, – Бетти было очень стыдно перед этим добрым человеком, который, верно, подумал про нее дурное. И было в ее голосе и взгляде нечто, заставившее рыжего отступить.
Он крякнул, скрестил руки на груди и, повернувшись к толпе, сказал:
– Ну? Чего стали? Бездельники! Вон пошли! Вон!
Тех, кого не проняли слова, бородач прогнал пинками, а после предложил, уже к отцу обращаясь:
– Может, вас подвезть докуда? А то ж нездешний, вижу. Враз облапошат. А я за недорого...
Как ни странно, отец согласился.
Голландец, изрядно потрепанный бурей, но сохранивший остатки степенности, причалил через месяц. На берегу странный пассажир принялся выспрашивать окрестную босоту про «Элизабет», подкрепляя вопросы звонкой монетой. Постепенно его вопросы становились все более конкретными, а ответы, напротив, размытыми. Пока мелкий пацаненок-квартерон не подсказал:
– Вы Рыжего Джо поспрошайте. Он аккурат этих и повез. А третьего дня вернулся. Пьет теперь. Где? Да туточки...
Человек принял совет с благодарностью.
– Чего? А тебе чего? – Рыжий здоровяк, оттолкнув стакан, попытался подняться, но рухнул на расшатанную скамью. – Да кто ты такой будешь?
– Мэтью. Хопкинс.
Собственное имя человек произносил с заминкой, словно стесняясь его.
Джо икнул и, вывернув голову, вперился внимательным, трезвым взглядом.
– Хопкинс? Мэтью? Мэ-э-тью... его от тоже Мэтью зовут. Хопкинсом. Я запомнил. А знаешь, почему? Нет? Чтоб знать, как зовут падлу, которой голову сверну. А он падла и есть. Девочку обижает... она маленькая совсем. Вот такая.
Ладонь застыла в полуметре от пола, но Хопкинс кивнул. Маленькая и хрупкая, нежная, как ее мать. Потерянная, казалось бы, навсегда и найденная случайно лишь для того, чтобы снова потерять.