Слёзы мира и еврейская духовность (философская месса)

А положение самого Бердяева в этом конфликте повторяет позу Шестова в общей системе духовного познания: Бердяев, удостоверяющий свое индивидуальное достоинство через принцип полной независимости личности по Шестову, в своем воззрении, подобно Шестову, выступает таким же максималистом с той разницей, что у Бердяева абсолютизируется не партия веры, как у Шестова, а партия знания, идеи. В бердяевском представлении человеческой личности явственно слышится шестовский мотив культового вознесения личностного качества человека: «Именно в личности сосредоточена тайна бытия, тайна творения. В иерархии ценностей личность является ценностью верховной» (1994, с. 304). Таким образом, в паре Гершензон-Бердяев обнаруживается тот же структурный рисунок, что и в сочетании Шестов-Булгаков, но с весьма симптоматичными отличиями: в первой связке согласительный момент отражает еврейская сторона (Гершензон), а максималистский разделительный момент принадлежит русской стороне (Бердяев); во второй паре фигуры расставлены по-другому: согласительную тенденцию выражает русский орган (Булгаков), а максималистски разъединительной функцией обладает еврейская сторона (Шестов). Динамический результат со-отношения данных сторон в парах оказывается полярно противоположным: со-общение Гершензон-Бердяев привело к конфликту и отрицательному итогу, то есть разобщению сторон, а связка Шестов-Булгаков сложилась в благозвучный дуэт с положительным духовным последствием и стала вкладом в важнейшую философему, сформулированную, кстати, Н. А. Бердяевым: «Личность не есть природа, как Бог не есть природа. Одно с другим связано, ибо личность и есть образ и подобие Божье в человеке» (1994, с. 297). Почему?

Эти «почему?» вовсе не есть произвольное вопрошание или аналитическое кокетство, — этот вопрос вытекает из постижений и поступков творцов русской и еврейской духовной мудрости, а потому данное вопрошание есть тот же гнозис, одинаково ценный в обоих системах координат, а точнее, отражающий общую систему ценностей. Вопрос, возникший в системе Бердяев-Гершензон, принадлежит не просто двум очень умным людям России, прирожденным творцам-мыслителям, а представителям высшей интеллектуальной касты России, а потому их разводящий конфликт суть не рядовое событие, а особое явление. Явлением его делает то обстоятельство, что в возникновении самого конфликта нет персональной вины участников, а есть их общая беда. Тонко мыслящая М. А. Чегодаева прямо назвала эту определяющую причину, и конфликт творцов, случившийся в непосредственном преддверии Октябрьского переворота, стал опосредованным и многозначащим моментом русской революции. Выявляя коллизию личность-ценность или двойственность «партия сердца»-"партия идеи", Гершензон эмпирически обозначил реальный факт, но не задумался над содержанием самого дуализма, которого не должно быть в обычной духовной обстановке. Неестественно видеть противопоставление между личностью и произведенной ею ценностью, идеей, мыслью, ибо здесь одно дается через другое, а никак не одно впротивовес другому. А реальное наличие последнего свидетельствует только об одном — существовании некоего внешнего разума как источника ценностей, идей, мыслей, которые и приходят в соотношение с личностью. Момент, когда эти внешние ценности всецело доминируют до того, что рушат, ломают сами личности, и есть революция, дающая в качестве внешнего стимула лозунг: salus revolutital suprema lex (успех революции — высший закон).