Слезы на льду

– Вот дура-то старая, совсем из ума выжила! Ну это же надо такое устроить!

Отдельные фразы были настолько шедевральными, что я могла только с тоской констатировать, что никогда в жизни не решусь опубликовать их даже частично. Когда очки наконец были найдены, а их взмыленная и разлохмаченная хозяйка, тяжело пыхтя, поднялась с пола, мы обе вдруг заметили совершенно обалдевшую, средних лет американку по другую сторону стеллажа. Частично оправившись от шока, она вдруг сдавленно воскликнула по-русски:

– Елена Анатольевна! Чайковская! Вы были моим кумиром всю жизнь!!!

Из магазина мы вылетели пулей и вплоть до вечера ржали так, что начало сводить мышцы живота. Я уже было совсем уверовала, что вот такая вот игриво-пионерская обстановка в тарасовском доме – и есть норма, как грянул гром.

После ужина я вытащила Кулика на интервью, которое затянулось на полтора часа. В разгар беседы в комнате появилась разъяренная Тарасова:

– Ты говорила, что на интервью тебе нужно тридцать минут. Илья, немедленно спать! Немедленно!

Желание не попадаться тренеру на глаза преследовало меня все последующие сутки. Кулика, как мне показалось, тоже. Он был непривычно тих, покладист и даже почти ничего не ел за обедом – убежал отдыхать. Вечером следующего дня Тарасова уехала в Нью-Йорк на телевизионное интервью. В час ночи раздался звонок:

– Извини, что поздно. Но я заметила, что ты никогда не ложишься раньше двух, потому и звоню. Илюшка сегодня солянку есть не стал. Будь добра, достань из холодильника курицу – бульон ему сварить…

Эта всепоглощающая забота порой казалась мне необъяснимой. Поведение Кулика, прекрасно понимавшего, что именно он – центр тарасовской вселенной, иногда было откровенно провоцирующим конфликт, чтобы не сказать – хамским. Он мог психануть и уйти с тренировки, если Тарасова задерживалась с выходом на лед хотя бы на минуту. Один раз, разругавшись с тренером из-за того, что никак не может сделать четверной прыжок, демонстративно отказался ужинать. Лишь приоткрыл входную дверь, со словами: «Татьяна Анатольевна, ваша стирка!» швырнул в прихожую туго набитый пластиковый пакет и тут же удалился.

– Почему вы это терпите? – не удержалась я.

– Так надо, – последовал лаконичный ответ. – Он работает как проклятый. И очень устал. Не обращай внимания, бывает…

Не обращать внимания у меня не получилось. Поэтому утром следующего дня, усевшись в машину к Кулику, чтобы вместе с ним отправиться на тренировку, я устроила спортсмену форменную выволочку. Он невозмутимо все выслушал и очень по-взрослому вдруг сказал:

– Неужели вы не понимаете, что я и сам могу приготовить еду, все постирать. Но Татьяне нравится чувствовать, что она полностью контролирует всю мою жизнь. Это нужно ей, а не мне. Так что я просто играю по правилам. По ее правилам. И вообще это не имеет никакого отношения к работе.

Тот кратковременный визит стал для меня еще одним уроком, суть которого была проста: «Можешь помочь – помоги. Но ни в коем случае не мешай, не создавай проблем, не лезь с комментариями в налаженный быт и распорядок. Потому что путь к достижению цели расписан по минутам».

* * *

Пятью годами позже я точно так же оказалась в другом тарасовском доме – в Симсбери. Там жили уже другие спортсмены и точно так же в воздухе витала забота, а непрерывный поток самой разнообразной информации исподволь ложился на мозги.

– В закипевший бульон, помимо луковицы, нужно обязательно добавлять сырой помидор. Он забирает из мяса все ненужное. Рыбу мы сегодня готовим так: немного оливкового масла, немного лимонного сока – через пять минут можно снимать с огня. Виталик, ты что там отгребаешь с тарелки? Если бы у меня было время, я бы подробно рассказала, почему сейчас тебе нужно есть именно это, чтобы нормально тренироваться. Или дала бы книжку, в которой умными людьми все про это написано. Но времени у меня нет, а книжек ты не читаешь. Поэтому, будь добр, поверь мне на слово. Быстро все съел – и отдыхать!

Я долго не могла понять, почему многие из тарасовских спортсменов, которых тренер до такой степени окружает собой, стараясь предусмотреть каждый шаг и выполнить любой каприз, резко рвут отношения, как только работа завершена. Хотя ничего удивительного, наверное, в этом нет. Круглосуточный контроль и вынужденная необходимость ежеминутно соответствовать максимально высоким требованиям утомляют психику гораздо больше, чем любые, даже самые тяжелые, тренировки.

Спустя год или два после Игр в Солт-Лейк-Сити я как-то разговорилась об этом с сестрой Татьяны. Галя всю жизнь проработала в школе; когда заболел отец, непрерывно находилась при нем, по возможности выбиралась как на хоккей, так и на фигурное катание, не пропускала ни одной трансляции. А тут вдруг сказала: