Слезы на льду

– Мы ведь с мамой телевизор включаем, когда Танины ребята на соревнованиях выступают, совсем не для того, чтобы фигурное катание посмотреть. А чтобы увидеть, как там Таня, в каком состоянии… В школе совсем другая работа. Там от детей всего добиваешься любовью, мягкостью. А в спорте так не бывает. Одному богу известно, чего это стоит – готовить человека для того, чтобы он стал лучшим в мире. Тренер ведь насилует спортсменов на каждой тренировке. Выворачивает их наизнанку. И себя насилует каждодневно. Какая уж тут любовь? Периодически у нас в семье возникают разговоры: может, хватит? Ну, еще одна Олимпиада, еще одни соревнования. Жизнь-то проходит… А с другой стороны, чем она будет заниматься, если лишится этого? Для нее же именно эта работа и есть жизнь. Как была для отца…

Все спортсмены Тарасовой, с которыми мне приходилось встречаться на протяжении доброго десятка лет, в один голос твердили: «Когда Татьяна стоит у борта, ощущение – как за каменной стеной. От которой исходит совершенно непоколебимая уверенность».

На вопрос:

– Откуда это у вас? – Тарасова как-то ответила:

– Да не от меня эта уверенность исходит, а от них самих. Конечно, я тоже в них уверена. Потому что к моменту главного старта уже столько перепахано… Трясусь вся – мало ли что может быть, – но все-таки результат закладывается на тренировке. Я всегда придерживалась принципа: вышел на лед – надо делать все, что ты можешь. А вот потом – будь что будет. Но сделать ты должен все.

– Вы прилагаете какие-то усилия к тому, чтобы скрыть от учеников, что тоже волнуетесь?

– Ну да, таблетки успокоительные горстями глотаю. Когда катался Леша Ягудин, он, видимо, чувствовал, до какой степени я за него переживаю. Поэтому перед выступлением просто не смотрел в мою сторону. Мы даже на тренировках не разговаривали.

– Совсем?

– Можно ничего не говорить, но есть глаза, руки, чехлы, салфетки, вода… Все это должно быть у тебя с собой, и ты должен знать, когда и что дать спортсмену. Задержать его у борта, если чувствуешь, что это нужно, или, наоборот, отправить кататься.

А вот Саше Коэн нужно было обязательно сказать какие-то слова. Когда ее объявляли, она поворачивалась ко мне лицом, ее глазищи оказывались напротив моих, и я говорила ей фразу, которую иногда готовила несколько дней. Говорила всегда по-русски.

Я ее часто спрашивала, когда мы работали вместе: «Ты, наверное, меня не понимаешь?» Не думаю, что понимала стопроцентно, но, возможно, это и лучше. Иногда на нервной почве такое спортсмену скажешь…

Я слушала Тарасову, а на языке предательски вертелся один-единственный вопрос: что сказал бы ее отец, не мысливший себе работы на какую-то другую страну, кроме своей собственной? Понял бы? Поддержал?

Словно почувствовав это, Тарасова замолчала. Потом заговорила снова: