Слёзы навий

Ну вот, как рукой сняло то желанное удовольствие, что владело ею еще минуту назад. Тревога, да такая, что сердце сжалось. А ведь ей и правда очень не хватало его в лесу, когда было, ох, как страшно. И в Древе перед бесами, как же она хотела, чтобы он был там и защитил. А теперь он здесь, живой. А радость пропала вместе с вопросом: «Тебе хорошо?» Нет! Ей плохо, ей все время, с тех пор как они попали сюда — плохо. А его не было. Он был здесь — счастливый и довольный. И по всему видно, даже здесь пользовался успехом! И ей отчего — то разом стало одиноко рядом с ним. И сердце защемило.

Хмель отпускает.

А ведь ее уже друзья потеряли… Друзья? Теперь она друзьями считает бородатого домового, пушистого хоря, темного жреца и даже Нику, так не похожую на саму себя. Вот только сил оттолкнуть Игната, одеться и уйти нет. Да и желания тоже. Куда она пойдет? К Обители? И снова они будут ночевать в лесу у коряг, в сырости. Смотреть в глаза смерти и нежити, может, и кому похуже. По их следу будут идти соглядатаи, а они будут шарахаться и бояться.

У Игната все по — другому — радость и беззаботность даже в этом страшном мире. Буквально вечером она завидовала жителям Мирного, а теперь у нее есть возможность и самой так жить.

Она взяла руку Игната, поднесла к губам, поцеловала. Он ловко повернул Аглаю к себе лицом. Она обняла его, тесно прижимаясь к горячему телу, скользнула губами по шее, отпустила прикрывающую ее наготу простынь, та легко слетела на кровать. Игнат сильнее притянул Аглаю к себе. Губы скользнули по лицу, по подбородку к ее губам. Рука прошла по изогнутому телу. Аглая тихо выдохнула и, прижавшись к Игнату, ответила на его поцелуй…

* * *

Староста поселка не спал. Стоял недалеко от лавки Горьяна. Чужаки были внутри. Староста видел, как один, высокий парень с косой до пояса (где это видано — парень с косой?) ходил по лавке из угла в угол. Нервничал. Староста и сам нервничал. С тех пор как в его дом пришла мельникова дочь, ему разве что и оставалось нервничать. Не верить ей он не мог, та за просто так говорить не будет. У нее глаз зоркий. Девка — ведьма у них в Мирном. А ведь они предупреждены были.

А сейчас и сам начальник Китаровской стражи к ним приехал. Неспроста! Чуял, что ведьма здесь пройдет. Да и как иначе, другого поселения между севером и востоком нет. Староста паренька — стража к ним отправил. Да тот до сих пор не вернулся. Потому и стоит здесь староста. О нраве нового военачальника наслышан от прохожих из далеких селений. Как поговаривали, деревеньку, откуда ведьма путь начала, под корень выжгли. А Древ! Там вроде бесы на след вышли, а взять не смогли, так и тех, кто из соглядатаев жив остался, прямо в Древе обратно в ад отправили, а хозяйку, что на постой ведьму пустила, повесили. А ведь он ее знавал. Хорошей бабой была Данка. И умной. Ох, как нехорошо выходило. Не оплошать бы. Мирное давно под Хладовским крылышком темным обитает, оттого к ним и нечисть не забредает. И чего это хлопец не возвращается? Уж привел бы соглядатаев да начальничка. Им — то, наверное, лучше знать, что с ведьмой делать. И уж солнце зашло, темень, все небо тучами затянуто, ни звездочки. Староста поплотнее запахнул армяк.

Влагой тянет, к дождю.

Однако ни хлопцев, ни соглядатаев все не было. Старосту начинало трясти от прохлады и волнения, а улица была пуста. Он шмыгнул носом, достал огниво и самокрутку, та дрожала в руках и никак не желала распыхиваться.

— Бросай курить, староста. — Голос словно из — под земли, глухой, шепелявый, женский. Самокрутка выпала из непослушных пальцев.

Староста поднял глаза на говорившую и приглушенно вскрикнул.

— Нехорошо, — погрозила она. Длинный лохматый балахон тянулся по земле, скрывая ту, которую окружала живая темная сила.

— Бог с тобой, — едва слышно залепетал староста. — Откуда ж ты взялась, поглощенная жрица? Разве ж не было договора?..

— Не со мной ты тот договор заключал… — прошелестел голос, она дотронулась до изгороди, у которой стоял староста, и та почернела, треснули жерди от верха до самой земли.

— А как же стражи соглядатаев за околицей? — Голос задрожал, осип разом от ужаса.

— Были, да все вышли! — жутко, с тихим смехом провещала нежить. — И думаю, с вас станется. Все, старейшина, закончились светлые дни Мирного. — Ухмыльнулась перекошенным ртом и направилась к дому, а вслед за ней почернели цветы в клумбе и, скрипнув, обрушилась вывеска Горьяновской лавки. Староста глухо застонал и осел на землю. И за что им такое? За какие грехи? Поглощенной жрицы только и не хватало! Уж он — то знает, чем чревата встреча с такой. Сама нежить и тебя нежитью сделает. Душу вытянет. Во тьму отправит. А тело… В отличие от жрицы, в уме твоем навряд ли хоть искорка сознания останется.

Давно нежить по окраинам Мирного не бродила.

Старейшина вскочил и бросился к собственному дому. В хату родную вбежал не разуваясь. Быстро побросал в суму пару рубах, штаны, вывел из стойла рыжего коня. А всего через несколько минут одинокий всадник покидал Мирное, не видя, как за ним из ближайших деревьев следят пристальные синие глаза.