Слезы пустыни

— Белая ресница — очень особенная, — произнес он мягким голосом, показав нам бумажный пакет, наполненный коричневатым порошком.

— Толченые китайские травы. Развести одну часть порошка в десять частей чистой воды — от шока. Большой шок для организм, когда белая ресница тащат так грубо, — затем он указал на бумажный конверт с какими-то рассыпчатыми желтыми пилюлями. — А это — помочь иммунная система побороть инфекция. И это, — добавил он, указывая на пакетик с темно-зеленым порошком, — очень особенное китайское лекарство, чтобы укрепить глаз.

Он перевел взгляд с меня на моего отца.

— Белая ресница такая очень, очень большая удача, — повторил он, лучезарно улыбаясь нам.

— И это все? — спросил отец. — И не нужно ничего… резать? Операция не нужна?

— Операция? — с недоумением спросил доктор Хинг. — Операция? Для чего вредить белая ресница? Белая ресница — большая удача…

И доктор Хинг пустился в объяснения. У моей белой ресницы — свое собственное кровоснабжение. Этим и объясняется, отчего она продолжала расти быстрее, чем другие ресницы. Операция может причинить вред всему глазу. И в любом случае, зачем рисковать? Белая ресница означает удачу. С помощью его трав глаз исцелится сам по себе.

Доктор Хинг оказался прав. Когда я через неделю вернулась домой, от опухоли почти ничего не осталось. Китайские лекарства были отвратительны на вкус, но, похоже, действовали превосходно.

Однако отец все равно был очень зол на старика, который пытался выдернуть мою белую ресницу.

— Нам бы лучше определить Ратиби в школу, — заметил он матери. — Не то кто-нибудь по-настоящему выдернет ее ресницу — и прощай вся наша удача и ее мудрость!

С тех пор всякий раз, когда моя белая ресница становилась слишком длинной, отец усаживал меня, вынимал крошечные ножницы и аккуратно обрезал ее вровень с остальными. Таким образом он надеялся избежать того, что кто-нибудь еще попытается вырвать ее у меня из глазницы.

* * *

Мне было около восьми лет; отец всегда говорил, что, когда я подрасту, меня отправят в школу. В нашей деревне школы не было, и в целом до нынешнего дня мое образование сводилось к изучению Корана. Каждую пятницу утром мы должны были идти к имаму, чтобы зубрить на память стихи из Корана. Если мы не запоминали их достаточно быстро, имам колотил нас своей большой палкой. Поэтому когда наступала пятница, мы не колебались: провести утро с имамом или полазать по деревьям, устроить потасовку с друзьями и всяческую катавасию — последнее было вне конкуренции.

И вот теперь для меня настало время начать настоящее обучение в большой школе в Хашме — ближайшем к нашей деревне городе. Но до этого мне предстояло пройти через одну процедуру: обрезание. Все девочки в нашем племени были обрезаны, большинство — в возрасте десяти-одиннадцати лет. Бабуля твердила, что мне нельзя идти в школу, не пройдя обряда обрезания. Учитывая мой опыт шрамирования, я сильно встревожилась. Но я бывала на праздниках в честь обрезания других деревенских девочек — там царили веселье и смех и все казались такими счастливыми.

В ночь перед моим обрезанием был устроен праздник для женщин и девочек, на котором присутствовали мама, бабуля, Кадиджа и масса моих родственниц, а у меня было почетное место. В нашей традиции считается, что обрезание знаменует переход от отрочества к женственности, и поэтому со мной обращались почти как перед свадьбой. У меня были красивые новые одежда и обувь, все красное.

Бабуля и мама несколько часов кряду расписывали мне, как невесте, красной хной руки и ноги, нанося изящные узоры. Кожу мне натерли маслом, чтобы порошок хны при нанесении на нее принимал более интенсивный цвет. Подошвы моих ног были окрашены в насыщенный темно-красный. Лодыжки чуть ниже колен мне расписали причудливыми завитками и цветочными узорами, кончики пальцев покрыли пятнами ярко-оранжевого цвета. Замысловатые круги и спиральные узоры сбегали по рукам до локтей.

К концу подготовки все мои опасения по поводу предстоящего обрезания исчезли. Я чувствовала себя такой красивой, такой взрослой и такой особенной, что мне определенно хотелось пройти обряд. Ранним утром следующего дня прибыла тайри — женщина из нашей деревни, по традиции совершавшая обрезание. Она не получила никакого формального образования, но это никого не смущало. Меня отвели в хижину бабули, и я, вдруг занервничав, присела на краешек ее кровати.

Наблюдая, как тайри готовит свои инструменты — бритву, миски с водой и тряпки, я почувствовала приступ паники. Все это было совсем как тогда, когда мне пытались нанести шрамы! В тот раз я убежала. И сейчас задумалась, не сделать ли то же самое, но знала, что моя семья и подруги собрались снаружи и сбежать я не смогу. Побега мне не простят.

К нам присоединилась огромная, фантастически жирная женщина, которую я сразу же узнала. Все деревенские дети ее знали. Завидев ее на улице, мы показывали на нее и говорили друг другу, что это та самая тетка, которая держит тебя во время обрезания.

— Давай я подержу девочку на коленях, — предложила она бабуле. — А ты пока поможешь тайри.