Слезы пустыни

Четыре месяца я прожила в приюте, но они показались мне целой жизнью. Я спрашивала себя, зачем я здесь. Для всего этого? Для этого ужасного подвешенного состояния, этого сумасшедшего дома, этой нереальности? Возможно, мне следовало попытать счастья в Судане. Здесь я была жива. Я спасла свою жизнь. Но помимо этого — что у меня оставалось? Я знала, что мне нужно, просто необходимо выбраться отсюда.

Сара известила сотрудников общежития о моем нездоровье, и они отправили меня к местному терапевту. Немолодой англичанин выслушал меня с искренним состраданием. Как медик, я чувствовала, что могу доверять ему, и в силу возраста он стал для меня кем-то вроде отцовской фигуры. Я рассказала ему все. Я рассказала ему о своем разочаровании и депрессии. Я тоже была врачом. Я хотела что-то делать, вносить свой вклад, чувствовать, что у меня есть для чего жить. Я не хотела сидеть сложа руки, без дела в этом приюте отчаяния.

Терапевт очень сочувствовал мне, но ничем помочь не мог. Он прописал мне антидепрессанты и отправил в больницу: после всего пережитого мне нужно было пройти полный медицинский осмотр, правильно питаться и поправляться. Оказалось, что у меня сильная инфекция уха — из-за того, что солдаты в Маджхабаде били меня по голове. Нашлись и другие осложнения.

Пролежав в больнице три недели, я снова окрепла. Но предлога, чтобы держать меня там дольше, не было, и в конце концов мне пришлось вернуться в приют, где я изнывала от тоски. Сара сказала, что если я действительно хочу выбраться отсюда, мне понадобится адвокат. Зачем, спросила я. Разве я что-нибудь натворила? Для чего мне адвокат? Сара объяснила, что адвокат будет защищать мое дело в Министерстве внутренних дел, и все пойдет быстрее.

Она отвела меня в адвокатскую контору, где мне назначили юриста, пожилую англичанку. Я должна была повторить ей всю свою историю, чтобы она могла оформить свидетельские показания и обсудить мой случай с Министерством внутренних дел. Когда мы закончили, она просмотрела свои заметки и, взглянув на меня, улыбнулась:

— Такие убедительные доказательства — редкий случай. Вы из Дарфура и чудом выжили после всего этого. Вам немедленно должно быть предоставлено убежище.

Настроение у меня улучшилось. Может быть, все изменится.

Через две недели Сара родила прекрасную девочку, которую назвала Ташаной, и ей с младенцем выделили собственную комнату. Ее подруга нашла на улице старый телевизор и притащила его в приют. Мы установили его в комнате Сары, и он заработал. Теперь у нас появился маленький оазис спокойствия, где мы собирались без посторонних, смотрели передачи и болтали.

В течение нескольких недель это делало жизнь чуть более сносной. Но так продолжаться не могло.

26 Лондон, любовь, жизнь

Каждое утро обитатели приюта проверяли, не появилась ли на доске объявлений новая информация о предоставлении жилья. Вам могли выделить где-нибудь комнату или квартиру, что позволяло по крайней мере выбраться из приюта отчаяния, и вот две недели спустя в списке кандидатов на переселение оказалось имя Сары. Я очень обрадовалась за нее и малышку, но в то же время мне было грустно, поскольку это означало потерю близкой подруги и наставницы — не говоря уже о комнате, которую мы превратили в свою отдушину.

Услыхав новость, Сара расплакалась. Вереница людей, в том числе и персонал приюта, потянулась к ней с поздравлениями. Сара пробыла здесь так долго, что все знали и любили ее. Но как только они с маленькой Ташаной уехали, настроение у меня снова упало. Я отправилась повидать моего доброго врача, и он договорился, чтобы меня приняли в Медицинском фонде помощи жертвам пыток. Он был уверен, что там смогут мне помочь.

На обратном пути из офиса врача я задержалась в небольшом парке. Стоял солнечный день, парк был красивый, вход бесплатный. Я лежала на траве, смотрела в небо, думая о доме, и меня сморил сон. А когда я проснулась, почти рядом со мной на траве сидели мужчина и женщина. Они обнимались и непрерывно целовались, теребя друг на друге одежду.

Сперва я не могла даже смотреть на них, затем не могла оторвать от них глаз. Я удивлялась, отчего они не делают этого в уединении собственного дома. Неужели не стесняются? Что же это за страна, где люди так ведут себя на публике? Многие здешние традиции и привычки казались мне странными. Я их просто не понимала.

* * *

Женщина, принявшая меня в Медицинском фонде, была очень любезна и приветлива. Мне пришлось рассказать ей свою историю в мельчайших подробностях. Она спросила, нельзя ли взглянуть на шрамы, и я показала, где солдаты резали и прижигали меня. Эта женщина приняла все так близко к сердцу, что осмотр не смутил меня. Она сказала, что займется моим делом. Я должна приходить к ней каждую неделю. Мы будем обсуждать мои проблемы, и она попытается помочь мне.