Слезы звезд

— Все нормально? — Уилл порывисто наклонился через стол и дотронулся до моей руки, выдергивая меня из этого страшного видения.

Со стола учителей на меня смотрела Стефани Аттвуд. Казалось, она разгадала, какие чувства обуревали меня в тот момент, и с каким-то издевательским наслаждением наблюдала за моим побледневшим лицом.

Я кивнула, но больше в их сторону не смотрела.

Однако через несколько секунд оба придурка уже нашли, на ком выместить свою агрессию.

— Эй, это же тот, который обделался там в первую ночь! — указали они на парня в желтой форме, которого я помнила с соревнования, и принялись гоготать. Красные, обрадованные тем, как разрядилась обстановка, с готовностью присоединились. Вскоре они попеременно тыкали пальцем в сторону несчастного, сжавшегося в углу парня и давились от смеха. Последний выглядел так, что вот-вот расплачется. Затем, получая ото всюду пинку и затрещины, выбежал из столовой. Вслед ему несся их раскатистый смех.

— Идиоты, — тихо заключил Уилл.

Мне оставалось только промолчать.

***

Лестница на третий этаж показалась в этот день особенно длинной. Мраморные ступеньки под ногами никак не хотели заканчиваться. Как и темный коридор, по которому я шагала к кабинету мистера Честертона. После первого дня занятий школа привычно опустела. Единственным безмолвным спутником была огненная пасть льва, взирающая на меня со стен и потолков как-то более грозно, чем прежде.

— Войди, — донесся до меня голос учителя после того, как я постучалась в его дверь.

Мистер Честертон стоял ко мне спиной. Заложив руки назад, он внимательно рассматривал картину над продолговатым, современным камином. Сплошные невнятные, разноцветные мазки разной длины и ширины, то переплетающиеся между собой, то резко расходящиеся в стороны. Мне она показалась просто бездарной, примитивной мазней. Что находил на ней учитель, оставалось неясным.

— К сожалению, когда-то моя помощь ценилась куда больше, чем в наше время, — проговорил он, не отрывая взгляда от картины. — Но годы бегут, подрастает молодое поколение, нравы меняются, а с ними и ценности, которые становится все труднее и труднее прививать. И, увы, даже забота о благе моих учеников становится для меня непосильным бременем. Ибо они напрочь отказываются меня слушаться.

— Простите меня, мистер Честертон, — я виновато потупилась, рассматривая носки повернутых внутрь осенних сапожек.

Учитель тяжело вздохнул, но не повернулся. Только переместил руки в карманы брюк и продолжил разглядывать полотно, словно чудесным образом видел там нечто, недоступное мне.

— Когда я понял, что ты наделала, было уже слишком поздно что-то менять. Совет запретил мне вмешиваться в ход соревнования, как бы категорически я ни настаивал, что его нужно немедленно остановить. И мне оставалось только бессильно наблюдать…

Я стремился сделать так, как будет лучше для тебя, и я ни на секунду не мог представить себе, что самые лучшие мои намерения будут отвергнуты такой безразличной рукой. А эти тщетные споры и выступления против Совета очень сильно навредили моей репутации, которую, увы, будет не так просто восстановить. Ты очень сильно разочаровала меня, Алекс.

Я стояла, опустив голову и втайне мечтая, чтобы пол подо мной провалился. В тоне учителя было столько обиды и подорванного доверия, что это было слишком даже для моей совести.

— Я, правда, сожалею, что так получилось, мистер Честертон, — пролепетала я, чувствуя себя преужасно.

Он наклонил голову набок, провожая глазами особенно размашистый мазок.

— Но, оглядываясь назад, разве поступила бы иначе?

— Нет.

Учитель снова вздохнул. На этот раз с горечью и смирением.

Затем, оторвавшись наконец от своей дурацкой картины, развернулся ко мне.

— Я так и думал. И даже удивился бы, если твой ответ был бы другим.

Он тяжело опустился в свое кресло и кивком пригласил меня последовать его примеру. Я заметила, что усталость и нервы наложили отпечаток на его породистое лицо — он выглядел измотанным.

— Боюсь, такое потрясение здесь не скоро забудется. И уж тем более для меня, — он сокрушенно покачал головой. — Но все это не сравнится с тем, что я тогда пережил… О, Алекс, если бы ты только знала, что я испытал, увидев тебя среди участников… синих участников…

Он продолжал качать головой. Его глаза выражали скорбь.

— Я представляю, — отозвалась я, еще больше желая провалиться сквозь землю.

— Боюсь, что нет, — он раскачивался в своем кресле, не сводя с меня печальных пронзительно-голубых глаз и приложив сложенные лодочкой руки к губам. — Потому что если бы знала, то, возможно, задумалась бы над тем, что ты причиняешь моему многострадальному сердцу. Однако, к своему счастью, я понимаю причину, которая подвигла тебя на это… Возможно, мне нужно было ее предвидеть… — проговорил он в сторону, скорее для себя, чем для меня. — Но скажи мне, Алекс, что за нелегкая дернула тебя на еще большую глупость? Ты хоть понимаешь, как опасно тебе было оставаться на свободе все три дня?! — в сердцах воскликнул он.

Под его рассерженным взглядом я опустила глаза. Оправдываться было бессмысленно.